Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

В четверть девятого я уже стояла перед гнумской мастерской «Гирштейн и сыновья» и искала глазами, куда бы выбросить уже осточертевшего мне петушка. Подходящего места не находилось, и, пообещав себе непременно при оказии написать в городской совет жалобу на отсутствие повсеместно мусорных уличных ваз, я толкнула дверь мастерской. Там было душно, горел огонь под наковаленкой, суетились гнумы-кузнецы в кожаных передниках. У дальней стены, украшенной, видно, предметами, сей мастерской производимыми, среди которых я заметила даже наручники, за письменным столом расположился юноша, который при моем приближении выразил лицом удивление, затем восхищение и, только когда я почесала свободной рукой под париком, неприкрытый ужас.

– Марк Иренович Гирштейн? – У гнумов отчеств не бывает, у них второе имя по матери. – Чародейский приказ, коллежский асессор Попович. У меня к вам пара вопросов имеется.

Кабы гнум не попытался бежать, могло статься, встреча наша с ним и не произошла бы столь судьбоносно. Но он попытался, а после еще и в драку полез, и кузнецов своих на подмогу кликнул.

Кузнецы приблизились, глядя с осторожностью и никак мне не препятствуя, так что, наскоро отвесив ретивому юнцу пару оплеух, я заковала его в наручники, снятые тут же со стены, и потащила в присутствие. Пусть теперь с ним Крестовский разбирается.

По дороге знакомых нам не встретилось, как, впрочем, и мусорных ваз. Посему в кабинете Крестовского я объявилась без четверти девять – с петушком в одной руке и с Гирштейном на палочке… то есть в наручниках – в другой.

– Шеф! – заорала я с порога.

Его высокородие поднял на меня мутноватый взгляд.

– Шеф! Это Марк Гирштейн, организатор забавы «Сети любви» и производитель тех самых зеркал!

Гнум бухнулся на колени, я, не выпуская цепочку, бросила петушка в сторону мусорной корзины, попала, и освободившейся рукой с превеликим облегчением стянула с головы шляпку и парик. Потому что, кажется, обещанная Гришкой жара наступила, и я под париком страсть как взопрела.

– Прикажете его в допросную вести?

Шеф посмотрел на нас с видом слегка затравленным, покачал львиной головой, откашлялся и спокойно сказал:

– Присаживайтесь, господин Гирштейн.

Я дернула за цепочку, гнум поднялся на ноги, сделал пару неверных шагов и опустился на стул.

– Попович, снимите с него наручники! – скомандовало начальство.

Я прижала к груди парик. Ключи я в мастерской взять запамятовала.

– Не могу!

Крестовский вздохнул, затем щелкнул пальцами, от его руки к гнуму потянулся полупрозрачный хвостик волшбы.

А вот сие странно. Волшбу-то я вижу невооруженным взглядом, а руны чародейские – нет. Предивно все-таки человеческий организм устроен. Или предивно устроено само волшебство?

К слову, от начальственного чардейства ровно ничего не произошло, только гнум пискнул, будто от резкой боли.

– Погодите, ваше высокородие, – жалобно сказал Гирштейн. – Это же нарочно заговоренная партия, для особых случаев, их колдовством не откроешь.

– А как? – спросила уже я, потому что мне стало любопытно и захотелось пару таких игрушек в свое личное владение. А то мало ли каких чардеев заарестовывать на службе придется.

Гирштейн хмыкнул, поискал глазами на письменном столе, затем, изогнувшись, цапнул со столешницы булавку с жемчужной головкой.

– Подсоби, коллежский асессор, я пальцами не дотянусь.

Следуя гнумским указаниям, я вставила острие булавки в замочную скважину, повернула, повозила, Марк внимательно прислушивался к звукам, как щелкал металл о металл, его мохнатые уши шевелились от напряжения, потом велел надавить. Через секунду наручники раскрылись и упали на пол.

– Перфектно! – Я радостно всплеснула руками и осеклась. Крестовский смотрел на меня с гневом.

– Попович, извольте удалиться и привести себя в подобающий вид!

Я подобрала с кресла свой парик, шляпку и вышла за дверь, едва сдерживая слезы. В моих фантазиях лев меня за молниеносно проведенное дознание хвалил. К реальности я оказалась не готова.

Сев за свой стол в приемной, я спрятала в ящик маскарадные аксессуары, распустила свои волосы, заплела их затем в косу, надела на нос очки. Эх, мундир мой чиновничий, что в нумере на спинке стула меня дожидаться остался, как бы ты мне сейчас пригодился! Из-за неплотно прикрытой двери кабинета доносился баритон Крестовского и быстрый говорок гнума. Мне захотелось подкрасться да подслушать, что там происходит. Однако я вспомнила начальственную злобу и передумала это делать.

– Геля? Ты чего в такую рань? – В приемную входил Мамаев с каким-то кубическим саквояжем через плечо. – Самописец у тебя рабочий? Дай попользоваться.

Эльдар Давидович согнал меня с места, сам на него сел, расстегнул свой саквояж, извлекая из него фотографический аппарат:

– А я, представь, букашечка, с самого утра ту самую церковь осматривал, ну про которую нам твоя хозяйка сказывала.

Мамаев ловко разобрал аппарат, достал из него кристалл, похожий на информационный, и вставил его в мой самописец.

– Что нашел?

– Мы вот сейчас фотографическую карточку с тобой наколдуем, и я все обскажу, чтоб предметно все было.

Мой самописец жужжал, принимая информацию, Мамаев встал, подошел к шкафу, достал с полки лист глянцевой неписчей бумаги, положил ее в углубление.

– Сейчас, сейчас…

Над самописцем поднялось облачко бурого пара.

Дверь кабинета распахнулась, оттуда выходил гнум Гирштейн, повеселевший и успокоенный.

– Идем, Попович, – сказал он мне благостно. – Его высокородие велело, чтоб ты меня сопроводила.

– Куда?

– В казначейство. Будем бумаги на партию наручников для чародейского приказа оформлять.

– Ты его высокородию по чести все обсказал? – спросила я гнума уже на лестнице.

– Как под присягой. Мне же и скрывать особо нечего.

– А бежать тогда почему снарядился?

– Испугался, – пожал плечами Марк. – Думал, ты из-за податей меня арестовывать пришла. Я же, если как на духу, через наши отчеты эти зеркальца не провожу. Так, подработка мелкая, копеечка малая…

– Ты полторы тысячи зеркал только в том месяце в Мокошь-граде продал, – покачала я головой. – Уж не знаю, что для тебя много, если этого мало.

Гнум хмыкнул:

– Откуда узнала?

– Глянула в торговую отчетность в паре мест да и прикинула на глазок.

– Вострый у тебя глаз, коллежский асессор, – похвалил Марк. – Ну так вот, зеркала мои никакого отношения к тому убийству, про которое я, к слову, не знаю ничевошеньки, не имеют. Я их из остатков графита клепаю, коий на телефонные микрофоны идет. Графита много, он нигде не учитывается, так что…

– А как они действуют?

– Ну… Вот барышня какая посылает запрос – «суженый мой ряженый», или кавалер, соответственно, любовь всей жизни призовет. Форма, кстати, значения особого не играет. Зеркальце активируется, когда активируется телефонный аппарат, затем телефонный аппарат тот запрос перенаправляет, а там, у телефонщиков, на каждой станции – адресная книга. Адрес выбирается случайно, время тоже случайно. Если два запроса посылаются одновременно, велика вероятность, что и адрес они получат один на двоих. Так что – шашка в дамках – судьба нас свела, поедемте в нумера! – Последние слова Гирштейн пропел на мотив модного шлягера.