Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

Мамаев пробежал строчки глазами, для чего ему пришлось подойти поближе к фонарю. Выражения лица я рассмотреть не могла, но, закончив, чардей поднял руку, показывая мне, что информацию воспринял и готов действовать. Затем он скрылся за поворотом, прибавив шаг. Я вернулась к сундуку.

Вот и не понадобилось мне мое платье мятно-зеленое. Даже немножко жалко.

Ляля вернулась в комнату, я сообщила ей о перемене планов, чем немало расстроила. Свечей она не принесла, просто не найдя кухни.

– Плутала в коридорах, отбиваясь от подозрительных личностей. – Сказано это было с долей гордости.

– Если хочешь, мы можем и без кавалера развлечься, – предложила я. – В тот же театр пойдем.

– Нет. – Она уже начала собираться, пакуя в кофр дневную одежду. – И дело даже не в приличиях, просто настроение упущено.

Я присмотрелась, не плачет ли подруга, она отвела глаза, уже знакомые, разноцветные.

– Пыталась прихорошиться, оказалось, зря.

Я этих ее попыток не понимала, но решила промолчать. Попрощались мы на грустной ноте. После я улеглась поверх одеяла, сдвинув в сторону непригодившийся наряд.

Ничего, что театр отменился. Главное, что информацию Мамаеву я передала и он уже начал действовать. Моя миссия, если уж говорить начистоту, подошла к концу. На арест меня могут и не позвать, значит, новости я только утром узнаю. Эх, вот изобрели бы гнумы действительно дешевую и быструю связь, или вошли бы телефонные аппараты в обиход повсеместно, вот бы нам, сыскарям, удобство получилось. В ту же секунду могли бы сведениями обмениваться. Правда, и преступникам бы поудобнее стало совместные аферы проворачивать…

В стекло опять стукнуло. Я подскочила к окну, чтоб тут же испуганно охнуть и присесть. За окном был неклюд, правда, к счастью, не старик Палюля, а молодой Бесник, сверкающий белозубой, несколько трансформированной медвежьими клыками улыбкой. Я подхватила первое, что подвернулось под руку, и юркнула за ширму, одеваться. Гость мой незваный, уже потянув на себя створки, влазил в комнату.

– О приличиях хоть бы подумал!

– А я, чавэ, к тебе в приказ заходил. – Нисколько не пристыженный, Бесник двигал мебель, видно, усаживаясь на стул, из-за ширмы мне его видно не было. – А мне говорят, Евангелина Романовна изволила домой отправиться пораньше. А я походил, погрустил и вот пришел.

Одежды я захватила с собой недостаточно, то есть совсем. В руках моих оказалась только юбка, которая и за обмундирование-то не считалась, ибо знаков отличия на ней не было.

– Ну и зачем пришел? – спросила я, выглядывая из своего укрытия.

Бесник тем временем, оказывается, возившийся со светильником, подергал за какой-то рычажок, щелкнул пальцами, и комнатенка моя осветилась привычным желтоватым светом.

– Тянет.

Перфектно! И чего я его просто из окна не столкнула? Авось не расшибся бы, а я б приличия соблюла. Сейчас-то поздно скандалить. Тянет его, ирода! У меня все думы про паука-убийцу-Петухова, а его тянет!

– Одежду мне подай сюда, – велела я строжайшим тоном.

За ширмой затопало, зашуршало, и ко мне на руки опустилось зеленое платье.

«Стало быть, судьба мне его надеть сегодня», – решила я и принялась облачаться.

Тем временем гость пересказывал мне столичные новости. Я не вслушивалась, шнуровочки да крючочки заняли все внимание, их было много и располагались они по большей части в местах труднодоступных, то есть на спине.

– Князь Серебряный и пленница Варвара… – Неклюд запнулся, когда я вышла из-за ширмы. – Да ты красотка, чавэ.

– Попрошу без пошлых комплиментов. – Я присела к столу. – Про какого князя ты там сейчас говорил?

– Это название наиновешей фильмы.

– И?

– И я тебя сегодня приглашаю ее посмотреть.

Я покачала головой. Еще чего не хватало! У меня тут дело раскрытое, убийца, почитай, в кармане, а я по фильмотеатрам расхаживать?

Бесник, будто подслушав мои мысли, продолжил:

– Я же все понимаю, чавэ. Служба твоя важная да полезная все силы отнимает. Только одной службой жить нельзя, перегоришь, потухнешь, и даже любимое дело не в радость станет. Отдыхать тоже нужно, и развлекаться, полной жизнью жить.

В чем-то он был прав, видала я таких, перегоревших. Папенька мой покойный все силы науке отдавал, но иногда накатывало на него – апатия, злоба. Неделями из спальни не выходил, чтоб мою детскую душу случайно не травмировать. А ежели припомнить, то он только с появлением в нашей жизни маменьки поспокойней стал, помолодел даже, книжку написал, по ней до сих пор в университетах преподают.

– Около фильмотеатра заведение одно есть, где сливочное мороженое подают. – Бесник, как и я, умел заходить с козырей.

Отказаться от мороженого в мокошь-градскую жару мог только безумец. Я молча поднялась и достала из сундука шляпную картонку.

В конце концов, до утра меня вряд ли на службу стребуют. Но, чтоб совсем уж очистить совесть, я достала еще один лист бумаги, написала, куда отправляюсь, и пришпилила его на дверь комнаты с внешней стороны.

До фильмотеатра было решено прогуляться пешком. Руки мне неклюд не предложил, да я бы и не приняла, не в таких мы отношениях, поэтому мы просто шли рядом, время от времени перебрасываясь словами. Я пару раз оглянулась, не крадутся ли за мной мамаевские шпики, и, их не обнаружив, решила, что Эльдар уже снял служак с поста.

Мы завернули в переулок – Бесник, успевший изучить местную топографию, сказал, что так мы изрядно срежем – и нос к носу, ну ладно, грудью к носу, столкнулись с Марком Иреновичем Гирштейном, наследником известной гнумской фамилии.

– Я к тебе, асессор. – Марк Иренович антимоний не разводил, сразу приступив к делу. – Вот.

Он достал из внутреннего кармана оплывший кусок металла.

– Нашел тебе форму, в которой ту печать отвержения заливал.

– Гаджо? – прорычал неклюд.

– Тебе известно, что это за штука? – Я приняла у гнума подношение и протянула Беснику.

– Такой печатью из неклюдов изгоняют, – пояснил тот, не прикоснувшись к форме. – Запирают внутреннего зверя, а душу изгнанника темным силам отдают. У моего родителя похожая есть. Да я же вашему Крестовскому про то рассказывал.

– Ну, мне он, вишь, не пересказал. – Я опустила железку в тканый ридикюльчик, который несла на запястье, потеснив в нем носовой платок, денежку, необходимую любой барышне, даже если она идет гулять с кавалером, и гребешок. – Спасибо, Марк, – поблагодарила я гнума.

– Спасибо в карман не положишь и в стакан не нальешь, – начал он обычную гнумскую бодягу, призванную возвеличить свершение и стребовать ответную услугу.

– Твое дело с гаджо связано, чавэ? – встревоженно перебил его неклюд. – Это опасно очень. Они поганые люди, нет, даже нелюди. У тебя пахло в комнате… Он у тебя был?