Елена Хаецкая - Прозаические лэ [сборник litres]

– Ни следа! Ни у нее, ни у одной из шести моих сестер, рожденных в законном браке. Я же родилась лишней, выскочила вместе со шестой сестричкой, и поэтому росла не в колыбели, которая для всех моих сестер общая, а в старой корзине. Там сейчас хранят уголь.

– Неужто во всем доме нет никого, кто любил бы тебя? – спросил волк.

– За что же меня любить, если я уродина? – удивилась Фриек.

Волк помолчал, потом встал и обошел девочку кругом.

Она почувствовала, как он коснулся носом ее ладони.

– Приходи сюда и завтра, и когда захочешь, – сказал волк. – Я научу тебя ловить зайцев и бегать с другими волками. Человек не должен быть таким одиноким, тем более – в твоем возрасте.

Так прошло еще два или три года. Фриек росла и чертами все более походила на свою мать – до того, как бисклавре лишил ее носа. Но поскольку облик дамы Азенор со времен ее первого замужества непоправимо изменился, то и сходства между дочерью и матерью не замечал никто, кроме волка.

Лишнюю дочь никто не собирался предъявлять отцу, если тот когда-либо вернется, и поэтому она жила в родном доме на положении служанки. Фриек это нисколько не огорчало: ей не нравилось вышивать, она не хотела играть на виоле или слушать песни и истории; все казалось ей скучным по сравнению с тем, что она узнавала от волка.

Как-то раз Фриек завела с матерью разговор и спросила:

– Госпожа мама, почему мы никогда не устраиваем охоту?

Азенор вонзила иглу себе в палец – таким неожиданным оказался вопрос седьмой дочери, – и только ахнула:

– Откуда тебе вообще знать о существовании подобных вещей?

– Слыхала от слуг, – ответила девочка.

– Слуги ставят силки и ловят зайцев, – отрезала дама Азенор. – Да и на что нам охота, если во дворе у нас живут и свиньи, и утки, и гуси? Мяса вдосталь!

– Но разве не интересно сесть на лошадь, вооружиться и скакать по лесу, догоняя оленя? – спросила девочка. – Или с рогатиной затравить кабана?

– Господь с тобой, маленькое чудовище! – вздохнула Азенор. – Не знаю уж, какой гость вложил эту лишнюю горошину в мой стручок, но не устаю благодарить святого Гвеноле за то, что он услал моего мужа подальше из дома!

И она распорядилась, чтобы с девочкой не разговаривали ни о чем, кроме ее непосредственных обязанностей. А обязанностью ее стало собирать в лесу хворост, и еще Фриек отправляли к углежогу за углем, который она приносила домой в той самой корзине, где некогда лежала младенцем.

Каждую неделю она встречала волка и, бросив корзину в лесу, бежала ему навстречу, а он опрокидывал ее лапами в мох, облизывал ей лицо, и они носились по лесу вместе, и девочка держалась за его шерсть.

Он действительно показал ей, как ловить зайцев, и как распознавать лесные запахи и находить звериные тропы.

Сир Эрван де Морван появлялся теперь при дворе графа Жана де Монфора не так часто, как прежде, и потому граф Жан неподдельно обрадовался, увидев его в Ренне на празднике в день Пятидесятницы.

За минувшие годы сир Эрван не то чтобы постарел, а заматерел – сделался шире и тяжелее, волосы его из каштановых превратились в темно-серые, да и смеялся он теперь гораздо реже, чем бывало.

Среди других рыцарей сир Эрван приметил одного – лет пятидесяти, с лицом грубым, обветренным, и с ухватками старого вояки. Он показался сиру Эрвану знакомым, только вот сир Эрван никак не мог вспомнить, кто он такой. И поскольку не в его характере было ломать голову и мучить себя предположениями, он попросту подошел к этому рыцарю и завязал с ним разговор.

– Сдается мне, когда-то мы с вами встречались и, быть может, даже водили дружбу, потому что ваше лицо вызывает во мне смутную приязнь, – так начал сир Эрван. – Но не могу вспомнить ни имени вашего, ни обстоятельств нашего знакомства.

– Это и не мудрено, – отвечал тот. – И я рад, что вы не смущаясь заговорили со мной об этом. Здесь многие меня не узнают. А все потому, что раньше я был слеп, но ныне прозрел.

– Это можно сказать почти о любом из нас, кому удалось достичь возраста благословенной зрелости, – возразил сир Эрван. – Многие были слепы, сбитые с толку слишком сильной любовью или же позволившие себе обмануться дружеской привязанностью. Но излечившись от доверчивости к людям, мы воистину прозреваем.

– О, подобных речей я также немало наслушался за время моего путешествия! – рассмеялся рыцарь. – Однако в том, что касается меня, речь идет не о духовной слепоте, но о самой обыкновенной. Во время одного сражения я был ранен и утратил зрение. Несколько лет я провел в покаянии, и епитимья моя была самой страшной из возможных: Господь руками нашего графа послал мне злую жену. Когда же жена моя из злой внезапно сделалась доброй, я испугался того, что епитимья становится слишком легкой, и отправился к святому Иакову в Компостелу. И он вернул мне зрение. Вы помните меня слепым, оттого и не признали зрячим, а ведь я – Ален из Мезлоана, и моя злая жена раньше была вашей.

– Так это вы! – и сир Эрван заключил Алена из Мезлоана в объятия. – Я слыхал, что в округе у нас живет безносая дама и что она с завидным постоянством производит на свет безносых дочерей.

– Это так; но теперь она может со спокойной душой произвести на свет сына, – сказал Ален. – Ведь я прозрел, стало быть, и опасность родить слепого мальчика тоже миновала. И после шести девочек сын станет для нас отдохновением, и мы сможем опочить в покое.

– Я рад за вас всей душой, – сказал сир Эрван. – Сколько же у вас дочерей, сир Ален?

– Когда я уходил к святому Иакову, шестая была на подходе, – ответил сир Ален. – Сейчас ей уже лет семь, я полагаю. Впервые за все эти годы я смогу увидеть мою жену и моих дочерей собственными глазами!

И он рассмеялся.

А сир Эрван, который ни на мгновение не верил в то, чтобы злая жена могла вдруг сделаться доброй, понял – что скоро произойдет в доме Алена де Мезлоана, и поспешил распрощаться.

Слугу звали Верный Гале, и он был когда-то одним из копейщиков, что сражался под началом своего господина, Алена из Мезлоана. Всего у Алена было двое копейщиков, но один погиб. Никто не был так предан Алену, как этот Гале, и потому его призвала к себе Безносая Азенор, когда потребовалась помощь.

Верный Гале вошел к даме и неловко поклонился; в свете факела его тень, кривляясь, передразнила его движение на стене и переползла на гобелен, разгораживающий комнату.

– Верно ли, что сир Ален возвращается? – спросила Азенор.

Гале ответил:

– Сегодня днем прибыл человек из Ренна и сообщил о том, что вернулся один сеньор, родом из Мезлоана, который ходил к Иакову в Компостелу. Сейчас он с почетом принят у графа Жана, а в ближайшее время собирается домой.