Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Ее возлюбленный город… Момемн.

Момемн захлебнулся единым воплем.

– Нам стоит покинуть дворец, – настоятельно предложил Саксиллас, – ваше великолепие!

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Казалось невероятным, что он способен изъясняться с тем же небрежным хладнокровием, что и раньше.

– Ребенком я уже пережил землетрясение вроде этого, – напирал он. – Оно приходит волнами, ваше великолепие. Мы должны доставить вас в место более безопасное, чем Андиаминские Высоты, ибо весь дворец может рухнуть!

Она, щурясь в ярком солнечном свете, повернулась, глядя не столько на него, сколько на свое жилище, казавшееся удивительно целым и невредимым – по нему лишь змеились несколько трещин, да осыпалась с фасада мраморная облицовка. Императрица взглянула через террасу на своих придворных и свиту, встающих с покосившегося пола. Генерал Искаул пристально смотрел на нее. Финерса поднялся на одно колено, пустой рукав его рубахи свисал вниз, из разбитого носа ручьем лилась кровь. Она оглянулась на своего экзальт-капитана.

– Ваше великолепие… Прошу вас!

«Боги, – цепенея, осознала она. – Это сделала Сотня!»

– Собери всех, кого сможешь, Саксиллас.

Боги охотятся за ее семьей.

– Нам следует сначала доставить вас в лагерь скуариев…

– Если ты в самом деле заботишься о моей безопасности, – огрызнулась она, – то соберешь всех, кого только сможешь!

Она указала ему на картину чудовищного разгрома, простершуюся внизу, под террасой. Пыль клубами висела в воздухе, словно весь город был громадной трясущейся тарелкой, наполненной мелким песком. Огромные купола Ксотеи по-прежнему высились неподалеку, как и многие прочие строения – некоторые стояли в одиночестве, а некоторые жались друг к другу в окружении руин. Она вновь перевела взгляд на своего экзальт-капитана, всматривающегося в то, что осталось от имперской столицы, и увидела, как его благородное, холеное лицо покрылось мертвенной бледностью, когда он наконец понял. Осознал.

– Стены обвалились… – пробормотал генерал Искаул. Он собрал ладонью свои волосы и завязал их в воинский узел.

– Наши враги вскоре обрушатся на нас! – голос благословенной императрицы прокатился по перекошенной террасе. – Мы предвидели это и знаем, где наши посты. Делайте то, что должно! Будьте безжалостными. Будьте хитрыми. И превыше всего будьте храбрыми. Пылайте, как факел, ради своего святого аспект-императора! Будьте светочем для колеблющихся.

Ее голос гремел, но сердце полнилось скорбью доносившихся снизу причитаний и воплей. Руины, руины и снова руины.

Кел…

Высоченный агмундрмен пал перед ней на колени:

– Ваше великолепие…

– Поле битвы теперь твое, генерал, – молвила Эсменет. Она смотрела во множество устремленных на нее глаз; некоторые из них округлились от ужаса и неверия, но многие уже пылали кровавым заревом столь нужной всем им сейчас ненависти. – Прикончи же этих шакалов!

Ее люди разразились одобрительными возгласами – нестройными, но свирепыми, однако тут кто-то вдруг закричал, голосом столь громким и настойчивым, что не обратить на него внимание было решительно невозможно:

– Смотрите! Смотрите!

И по воле кого-то из придворных, кого она не могла видеть, все взоры обратились к южным холмам, покрытым высохшей осенней травой. Некоторые из присутствующих защищали глаза от слепящего солнца, что высоко стояло сейчас над Менеанором. Первые темнеющие потоки всадников устремились в город, перехлестывая через развалины стен…

Пока еще сотни, что вскоре станут тысячами.

– Искаул, – с нажимом сказала она.

– За мной! – рявкнул генерал голосом, привычным перекрикивать грохот любой, самой яростной битвы.

Все присутствующие воины устремились наружу, во главе с Искаулом исчезнув во мрачных устах имперского зала аудиенций. Аппаратарии бурлящим потоком блистающих кольчуг и церемониальных облачений последовали за ними, и в конце концов рядом с императрицей остались лишь около дюжины рабов: они двумя рядами стояли перед ней на коленях, лбами уткнувшись в украшенный керамическими изразцами пол. Где же Телли?

Императрица стояла, возвышаясь над кучкой слуг, и ждала, когда терраса наконец опустеет. Восходящее солнце отбрасывало тени на спины рабов, трое из которых были одеты, а один обнажен.

И тут она ощутила еще одну постигшую ее катастрофу – на сей раз пришедшую изнутри ее сердца. Она повернулась к своему городу, все больше ужасаясь его руинам, ощущая все бо́льшую скорбь, все бо́льшую тяжесть поступи, растаптывающей ее потроха. Момемн!

Свежий менеанорский бриз уже очищал воздух от пыли, окутавшей базальтовые высоты Ксотеи, обнажая разрушенные вереницы окруживших ее меньших храмов. Телли? Что могло ее так задержать? Порывы ветра отбросили завесу пыли с более отдаленных, но тоже развороченных стихией и расчерченных длинными утренними тенями городских кварталов. Открывающийся вид изумлял душу, словно ратное поле после яростной битвы, посреди безумного нагромождения поверженных зданий высились, без всякой системы или зримого смысла, и уцелевшие. Момемн!

И туча врагов клубилась на юге чудовищной стаей злобного воронья.

В горле застыл ком, подступила тошнота. Над городом повис жуткий, невозможный плач. Тонкое пронзительное рыдание десятков тысяч сокрушенных душ возносилось к осенним небесам.

Момемн! Сердце империи! Твердыня Анасуримборов!

Ныне город стал местом стенаний. Разгромленным некрополем.

Всеобщей могилой.

Кровь застучала в ушах. Эсменет с шипением плюнула, процедив слюну меж стиснутых зубов. Сомнений нет, и притворяться далее невозможно. Землетрясения – удел Сотни. Это всем известно!

Кара настигла ее… и не были ложным тщеславием подобные мысли. Уже нет.

Боги сделали это. Боги охотятся за ней и ее детьми. Идет охота.

И благословенная императрица бросилась следом за своими министрами, взывая к возлюбленным душам.

– Это знак! – ревел Фанайял у входа в шатер. – Чудо!

Приближенные падираджи толпились у порога, понимая по тону беседы, что он разговаривает с ней . Тем не менее Маловеби последовал за ним в сумрак и духоту, разящую мускусом и воняющую простынями, замаранными бесчисленными совокуплениями.

Псатма Наннафери, рассевшаяся на своей кушетке, взглянула на него без интереса или удивления, а затем вновь обернулась к своему плененному похитителю.

– Нечто было начертано, – насмехалась она, – но начертано не для тебя!

– Посланник? – осведомился Фанайял голосом столь же безжизненным, как и выражение его лица.

– Я-а-а, – запинаясь, пробормотал Маловеби, – позабыл свой, э-э-э… – он моргнул, глотая слюну, – свой хлеб.