Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

– Не-е-ет! – застонала она, словно это случилось с Телли прямо сейчас. – Не может быть…

Она опустила взгляд, уставившись на свою ладонь, и смела усыпавшие лицо Телиопы песок и осколки.

– Этого не может быть…

Эсменет беспорядочно, точно пропойца, покачивала и мотала головой.

Кельмомас, яростно терший глаза и щеки, отстранился, пытаясь поймать ее взгляд.

– Мама?

– Вокруг так много чудовищ! – казалось, что рыдали ее кости, ее волосы, ее кожа. – Ну почему Телли? – сдавленно ахнула Эсменет. – Когда вокруг столько чудовищ.

Кельмомас попытался обнять ее, но она уже вскочила на ноги.

– Ему все равно, – взревела она в пустоту, сжимая грозящие небесам кулаки, – у него нет сердца, которое могло бы разбиться! Нет воли, что может ослабнуть! Нет ярости, чтобы впасть в нее! Неужели вы не видите? Забирая его детей, вы не отнимете у него ничего!

Она рухнула на колени, прикрыв запястьем перекошенный рыданиями рот.

– Вы отнимаете… отнимаете лишь у меня одной…

Дворец покачнулся, словно висел вокруг нее на крючках – круговерть сверкающего великолепия и усыпанных известью руин. Она задрожала, как рвущаяся струна, – от кожи до самого нутра и еще глубже. Все копья! Все копья нацелены в ее сердце. Злоба, что копилась веками!

Боги! Боги охотятся за ней и ее детьми! Взгляд хитрый, изворотливый, обжигающий, стыдящий. Наблюдающий за ней, а иногда и касающийся ее – с тех самых пор, как она еще была маленькой девочкой, всхлипывающей в объятьях своей испуганной матери. И шепчущей: «Глаза! Мамочка, я видела глаза!»

И тогда ее мама сказала: «Ш-ш-ш… Я тоже… Завтра мы убьем птицу».

Чудесные вещи валялись в окружающих ее руинах, словно отбросы. Ее взгляд блуждал по развалинам и обломкам, бездумно отмечая и исчисляя предмет за предметом. Ее маленький мальчик – ее младшенький – когда-то жил в этой комнате. Она замечала в пыли и мусоре памятные вещицы: кожаную лошадку-качалку, что вызвала столько споров и ссор с малышом Сэмми; шерибский шкафчик из вишневого дерева, засыпанный обвалом, что убил Телли; пять фарфоровых фигурок кидрухилей, подаренных когда-то ему Кайютасом и чудом уцелевших; а вон там, на скате, у кучи битого кирпича, его серебряная литая печать, в которой ясно виднеется отражение Кельмомаса, стоящего справа за ее спиной. Его лицо, обрамленное ореолом светлых волос. Какая-то выбоина в металле исказила его черты, смяв одну щеку едва ли не до брови… или же у него на лице написана… злоба и… радость?

Омертвевший взгляд Эсменет замер на отражении, ожидая, когда ее заблудившаяся душа возвратится обратно в тело.

– Кел!

Глаза отражения встретились с ее глазами – и ликование тут же сползло с детского личика, сменившись тяжким горем. От этого перевоплощения сердце ее сдавило так, словно на него вдруг взвалили огромный выщербленный камень. Она повернулась к Кельмомасу, чувствуя, как обжигающий жар вскипает в ее руках и ногах, и вновь вскрикнула:

– Кел!

Одержимая дикой, невозможной яростью, она потянулась, чтобы схватить его. Но он, взвившись в воздух, отпрыгнул назад и, слегка присев, ловко приземлился с противоположной стороны от тела своей мертвой сестры. Эсменет же, споткнувшись, тяжко рухнула на колени, ободрав кожу на правой ладони.

Нет-нет-нет-нет-нет…

– Кел… – рыдая, взывала она. – Пожалуйста… нет.

Я смогу притвориться!

Но имперский принц повернулся и просто удрал.

Останки Псатмы Наннафери замарали изгиб Чаши Муззи дымящейся кровью.

– Выскажись! – прогремел аспект-император.

Чародей Мбимаю заставил себя подняться на ноги, встав напротив человека, сумевшего разбудить спящих Богов. Анасуримбор Келлхус – великий и жуткий аспект-император Трех Морей.

Но кто же он на самом деле? Пророк-избавитель или демон-тиран?

Или чуждый всему человеческому Танцующий в Мыслях, описанный Друзом Ахкеймионом?

– Выскажись, зеумец!

Дунианин воздвигся перед чародеем Мбимаю, могучий и свирепый, края его плаща под порывами колдовского вихря трепетали, как пламя пожара. Золотящиеся диски мерцали вокруг его головы и рук, умаляя и делая незримой богохульную Метку. Он стоял, пронзая взором призрачный контур Чаши, достаточно близко, чтобы выпрямившийся Маловеби ощутил исходящую от него враждебность.

– В соответствии… – прохрипел Второй Негоциант, кашляя от перехватившего его дыхание ужаса, – в соответствии с положениями соглашения Голубого Лотоса, заключенного между то-тобой и Великим Сатаханом Священного Зеума…

Он не мог надеяться уцелеть, попытавшись сразиться с этим человеком. Анагогическое колдовство Извази, основанное на использовании амулетов, не могло противопоставить Гнозису ничего существенного. Не говоря уж о Метагнозисе. Но на пределе своей чувствительности, доступной ему, как одному из Немногих, Маловеби даже сейчас ощущал, что фаним собирают хоры по ту сторону яростно крутящегося вихря. Его единственная надежда – тянуть время…

– Фанайял не представлял какое-либо государство или народ, – возразил ужасающий лик, в его голосе Маловеби услышал свой приговор – безусловный и однозначный, – само твое появление здесь говорит о неуважении к тому соглашению, на которое ты ссылаешься.

Время! Ему лишь нужно чуть больше времени…

Аспект-император зашелся лающим смехом и встал так, чтобы Маловеби очутился между ним и примерно двумя дюжинами хор, приблизившихся к вихрю. Казалось, что взвыли даже отрубленные головы демонов, висящие у келлхусова бедра.

Маловеби стоял, разинув рот, а его потроха бурлили от ужаса. Он знал, что обречен, и его терзала мысль о том, как захохочет, прознав об этом, Ликаро. Будь ты проклят, ублюдок!

Слова, непостижимые, невозможные, скользнули паучьими лапками по изнанке сущего. Череп аспект-императора превратился в топку, воспылавшую чуждыми смыслами.

Оглушающий треск. Пронзительное бирюзовое сияние, столь яркое, что в глазах у Маловеби поплыли темные пятна. Сияние, поразившее аспект-императора, а вовсе не Чашу – Оберег Извази!

Маловеби вытянул из своей мантии Эрзу вшитую в нее вуаль омба и прикрыл лицо. Черная полупрозрачная ткань умерила слепящий свет, и он увидел аспект-императора, разглядывающего яростное сияние, охватившее Обереги. Опаляющий поток, не запятнанный Меткой, изливался прямо сквозь чародейский вихрь. Сверкающее копье сперва разило параллельно земле, но затем, когда точка, из которой оно исходило, вознеслась в небеса, изогнулось сверху вниз…

«Вода, – понял Маловеби. – Псухе».

Меппа!

Последний кишаурим прорвался сквозь крутящийся хаос тенью, извергающей неистовый свет. Кипучие сполохи, слепящие даже сквозь омбу, поглотили все, что осталось от фигуры аспект-императора. Иссиня-бледное пламя разило как молот. Пылающий прилив словно пил воздух, лишая дыхания. От могучего, оглушающего удара под ногами пошли трещины, достигшие, казалось, самих костей земли…