Владимир Корн - Адъютор [litres]

В последний раз все закончилось тем, что обе утонченные дамы провели остаток ночи в разговорах, уничтожая мою единственную бутылку бренди. Затем, дождавшись рассвета, ушли, наградив меня на прощанье уничижительными взглядами. Что, впрочем, нисколько не помешало в дальнейшем встречаться с ними обеими. Кларисса первым делом туда и направилась – к моей постели. Там-то я ее и настиг, думая о том, что ничему меня жизнь не учит. Что могло быть проще, чем задвинуть щеколду на двери, перед тем как одним прыжком оказаться возле нее, поднять на руки и уложить на кровать, срывая с нее одежду?

Я был несколько грубоват, что понимал отлично. Но сейчас подо мной страстно извивалась не одна из признанных столичных красоток, нет. И все же так будет лучше, чем кого-нибудь убить. Убить только за то, что мне нужно избавиться от всего, что меня переполняло. Избавиться хотя бы частично.

Когда мы, все еще шумно дыша, затихли в объятиях друг друга, я попытался объяснить свою грубость, но не понадобилось.

– Даниэль, ты вел себя не так, как обычно, – были первые ее слова.

– Извини. У меня незадолго перед этим состоялся довольно неприятный разговор, итогом которого стала необходимость покинуть столицу.

– И ты решил все выместить на мне?

– Так получилось.

– Знаешь что? Когда нечто подобное состоится в следующий раз, прошу, нет, даже умоляю: обязательно меня найди! Даже вспомнить не могу, было ли мне так же хорошо когда-нибудь прежде… Хотя вряд ли.

И мне только и оставалось, что перевести дух.

– Единственное, не могу понять: как мне удалось удержаться от того, чтобы не разбудить весь дом? Тебе было больно?

Я невольно взглянул на свою руку, на которой все еще оставались следы от зубов Клариссы.

– Подумал, что ты в отместку, – честно признался я.

– В отместку за что?

– За боль, которую тебе причиняю.

– Ой-ой-ой! Даниэль сарр Клименсе, записной сердцеед, не в состоянии различать, когда женщине хорошо настолько, что она едва не теряет сознание, и когда ей больно?

– Получается, все так и есть. Но в любом случае рад, что мы встретились.

– А уж как рада я сама! – И внезапно переменила тему: – Серьезный разговор, уж не с этим, как его там, Эскью сар Мортайлом? Который, когда покидал бал, выглядел бледным как полотно?

– Еще чего. Нет, с другим человеком.

– С кем именно?

– Не могу сказать, это не моя тайна. Да ты и сама вскоре все узнаешь: разговоров об этом будет достаточно.

– Ну и ладно. Не люблю тайн. Люблю, когда ты вдруг вспоминаешь, что одну из твоих шпаг невозможно снять и отбросить в сторону вместе с перевязью.

«И как тут, благодаря тебе, о ней не вспомнить?» – цинично подумал я, чувствуя на предмете разговора прикосновения ее пальцев, и не только их одних.

Ну а затем мне стало не до размышлений.

Слова и мотив этой незатейливой песенки преследовали меня с утра. Казалось бы, и слова самые обычные, даже глупые, и мелодия простенькая, но она настолько прочно поселилась в голове, что я мычал ее снова и снова. Мало того, теперь она будет вспоминаться всякий раз, когда почувствую запах свежего, только что испеченного хлеба. Мне приходилось пробовать множество блюд, приготовленных лучшими мастерами своего дела. Но ни одно из них даже близко не пахнет так вкусно, как только что вынутый из печи хлеб. В его запахе есть все, что только имеется хорошего в мире. Сладость первого поцелуя, счастье новобрачных, нежность матери к своему ребенку, гордость отца за сына, радость от одержанной победы, торжество справедливости и многое-многое другое. Словом, все, ради чего мы, собственно, и живем. Так думаю я сам, а чужое мнение мне безразлично.

Именно запах хлеба и привел меня туда, где я и услышал песню – в лавку булочника. Хозяина, которого знал в лицо, не было, и за прилавком стояла девушка. Молоденькая, симпатичная и наряженная по такому случаю, несомненно, в одно из своих лучших платьев. Она-то ее и напевала.

Некоторое время я стоял незамеченным, слушая на удивление чистый голос. Пела девушка негромко, для себя, но нисколько можно было не сомневаться, ей под силу взять самые высокие ноты. Причем так громко, насколько возможно вообще. Конечно же песенка состояла не из одного куплета, но услышать другие не удалось. Скрипнула под ногой половица, заставив девушку стремительно обернуться. Ее лицо мгновенно изменило испуганное выражение на доброжелательное – как же, пришел покупатель.

– Что будет угодно господину?

– Прежде всего, хотелось бы узнать имя красавицы, из чьих рук даже черствый сухарь любому мужчине покажется самым изысканным блюдом.

Поначалу я не думал ее смущать. Потом все-таки решил: комплимент с утра, пусть и довольно тяжеловесный, наверняка задаст ей настроение на целый день. Так почему бы и нет? Смутилась она тоже мило, и совсем не для виду.

Хотя что я о ней мог знать? Вполне возможно, несмотря на крайнюю молодость, у нее давно уже имеется любовник или даже успело смениться несколько. Не исключено, что кто-то из них в темном уголке лавки совершает с ней то, от чего мне едва удалось удержаться с Клариссой в доме сар Штраузена. Но вправе ли я ее осуждать? Конечно же нет. Прежде всего, у нее есть отец и другие родственники. Они и должны следить за ее нравственностью, чтобы отдать в руки мужа невинным цветком. Но самой-то ей кажется, что жизнь закончится через несколько лет. Нет, не потому, что умрет, – станет старой. В ее возрасте все люди старше тридцати мне казались глубокими стариками. И когда жить, если не сейчас?

– Жанна… – Девушка все еще выглядела смущенной.

Теперь уже по другому поводу. Если я сейчас презрительно усмехнусь, она воспримет мою усмешку как должное. Как же, давать какой-то простолюдинке такое древнее аристократическое имя! Идиоты! Нет, не родители, которые так ее нарекли. Те, кто придерживаются подобного мнения. Хотя, если разобраться, я и сам от них недалеко ушел, потому что следующими моими словами были:

– Так вот, Жанна, даже не вздумай торопиться замуж! Вернусь через год – за меня выйдешь.

Признаться, и сам ошалел от своего заявления. Что же тогда говорить о ней? И потому я поспешно покинул лавку. Держа в руках багет. Даже не испускающий – излучающий чудесный запах, мне казалось, я его вижу.

– До свидания, господин сарр Клименсе! – донеслось уже в спину.

Конечно же я не удивился тому, что она знает мое имя. И все-таки было приятно.

Уже бредя по улице, заставил найти себе оправдание – мои слова можно принять как комплимент. Далеко не самый изысканный, и тем не менее. Не исключено, что у такой миловидной девушки есть жених и даже дата свадьбы назначена. Также вероятно, что она его любит. Или просто смирилась с судьбой и теперь молится Пятиликому, чтобы ее будущий муж был с ней не слишком строг. А вообще, наверное, именно на такой девушке я и смог бы жениться. Милой и непосредственной, которая так живо реагирует на все, что происходит вокруг. Во всяком случае, точно не на чопорной, привыкшей смотреть на все вокруг с легкой гримаской презрения, что присуще практически всем светским дамам без исключения.