Вадим Панов - Не видя звёзд

– Астролог!

– Есть астролог! – бодро отозвался Квадрига в переговорную трубу.

– Десятиминутная готовность! – сообщил Дорофеев.

– Есть десятиминутная готовность! – Галилей помолчал, но всё-таки доложил по форме: – Астрологическая служба к переходу готова.

– Принято.

Труба всхрипнула и замолчала. Квадрига отодвинул её от себя и вытер выступивший на лбу пот.

Он действительно был готов к работе: устроился в большом, очень удобном, сделанном на заказ кресле, подушки которого обеспечивали максимальный комфорт; и мягко, пока очень мягко и очень легко прикасался к рукоятям астринга, чувствуя дрожь едва проснувшейся машины. Глаза Квадриги защищали толстые гоглы с синими стёклами, потому что без них Пустота мгновенно выжигает сетчатку… сразу… едва только бросишь взгляд – в этом Пустота походила на застенчивую красавицу… на очень жестокую красавицу. Прекрасную настолько, что нет во всём Герметиконе ни слов, чтобы её описать, ни образов, чтобы с ней сравнить. И безжалостную. Столь безжалостную, сколь и прекрасную.

Галилей знает о Пустоте много… не как учёный, а как бортовой астролог, как тот, кто целует безжалостную красавицу взасос, наслаждаясь вкусом крови на губах. Галилей знает, поэтому чувствует Пустоту очень тонко, поэтому сразу понимает, что сегодня она слегка другая… Даже сейчас понимает – ещё до того, как астринг заработает и откроет ему Пустоту.

– Что с тобой случилось, красавица?

Квадрига с трудом подавляет желание запустить астринг прямо сейчас и пытается разобраться, что именно его смущает? Почему всё кажется странным? Откуда взялось это ощущение?

– Ты снова со мной играешь?

Пустота любит пошутить и не всегда зло, но её сегодняшнее поведение непохоже на игру. Она что-то скрывает…

– Галилей! – гремит из переговорной трубы, и астролог вздрагивает. – Галилей!

– Капитан? – одной рукой Квадрига придвигает к себе переговорную трубу, а второй вновь проводит по лбу и с удивлением разглядывает сухие пальцы.

«Где пот?»

– Почему не отзываешься?

– Я только что подтвердил готовность астрологической службы к межзвёздному переходу. – Галилей слышит, что Дорофеев чем-то недоволен, и отвечает по всей форме.

– Это было десять минут назад!

– Десять минут? – Астролог смотрит на сухие пальцы: – Так вот куда делся пот…

– Что ты сказал?

– Прошу прощения, капитан, задумался и потерял счёт времени.

– Мы в точке перехода.

– Принято, – коротко отвечает Квадрига, отодвигая переговорную трубу.

И давит ногой на левую педаль, запуская первый контур астринга. И начинает выть сирена, донося до всех уголков цеппеля весть о том, что вот-вот начнётся повседневный и таинственный прыжок через непостижимую Пустоту. На триллионы лиг. От звезды к звезде. От планеты к планете.

Философский Кристалл жжёт астрелий, заставляя уникальный металл проявлять уникальные свойства. Часть звёздной машины начинает блестеть, испуская первичные, ещё довольно слабые энергетические потоки и перед астрологом зажигается «дальний глаз» – полуметровое кольцо, в котором отражается звёздное небо. Галилей видел его тысячи раз и готовится спокойно продолжить работу, как вдруг понимает, что было не так и почему Пустота казалась странной: в кольце «дальнего глаза» он видит то самое звёздное небо.

ТО САМОЕ ЗВЁЗДНОЕ НЕБО!

Его вид ужасен и притягателен.

И прозвучавший стон больше походит на рычание. Квадрига отпускает педаль, хватается за виски и кричит, как от боли. А может – и в самом деле от боли.

– Галилей, что у тебя происходит? – громко спрашивает Дорофеев.

Однако отвечать ему Квадрига не собирается: выбирается из кресла, шатаясь, на ходу снимая гоглы, доходит до двери, открывает её и сразу же натыкается на Помпилио.

– Мессер?

– Хорошо, что ты меня узнал, – громко и очень уверенно произносит дер Даген Тур. Но при этом очень спокойно, будто астролог не рабочее место покинул, а просто прогуливается в своё удовольствие. – Что происходит?

– Я… – Квадрига поднимает руку и с удивлением таращится на зажатые в ней гоглы. – Я был в астринге?

– Только что.

– Мне показалось, что я здесь уже был.

– В астринге?

– Здесь и в астринге. – Астролог опускает руку и жалобно смотрит на дер Даген Тура. – Вы можете сказать, где я уже был? Мы уже заходили на эту планету?

– Ты мне скажи.

Квадрига вздрагивает, потом улыбается – весьма неуверенно, – и только потом замечает за спиной Помпилио женщин. Но на рыжую не смотрит, всё его внимание поглощено синеволосой спорки: астролог понимает, что перед ним ведьма, и не отрываясь смотрит ей в глаза.

Из переговорной трубы доносится рычание Дорофеева, но никто не реагирует.

– Что ты вспомнил? – чуть тише спрашивает дер Даген Тур.

– Ничего. – Квадрига отвечает, продолжая смотреть на ведьму. Никого больше для него не существует.

– Ничего? – уточняет Помпилио.

– Ничего, – вдруг подтверждает Аурелия.

– Только то, что лучше не надо, – заканчивает астролог.

– Лучше не надо, – соглашается ведьма.

И Кира видит, что её глаза темнеют, словно наливаются кровью.

– Туда не надо, – продолжает Квадрига.

Но он говорит поздно: девять вымпелов уже ушли в Туманность, и дер Жи-Ноэль не остановит переход. Впрочем… даже если бы «Пытливый амуш» прыгал первым, адмирал ни за что не остановил бы переход: решение принято, и слово астролога больше ничего не значит.

– Мы прыгаем, Галилей, – очень уверенно произносит дер Даген Тур. – Возвращайся в астринг.

Ведьма шумно выдыхает и хватается рукой за стенку. Кира машинально поддерживает её за талию, не позволяя упасть.

– Да, мессер, – кивает Квадрига. – Мы прыгаем.

Натягивает гоглы и возвращается в кресло, не забыв закрыть за собой дверь.

Дорофеев по рации объясняется с адмиралом, но астролог этого не слышит, он вновь давит на педаль, запуская первый контур астринга, и плавно крутит регулировочные ручки, наводя «дальний глаз» на цель прыжка. Увеличивает изображение звезды, а затем планеты. И несколько секунд пристально разглядывает шар, окутанный голубоватой дымкой атмосферы.

Галилей помнит лишь одно – туда нельзя. Но понятия не имеет почему и потому собирается исполнить приказ Помпилио.

В нижней части «дальнего глаза» появляется тонкий серый «хвостик» – протянутый через Пустоту швартовочный канат. Квадрига кладёт руки на другие рукояти – управления «хвостиком» и аккуратно набрасывает его на голубой шар. Тихонько выдыхает, убеждается, что не промахнулся, и плавно давит на правую педаль, запуская основной контур астринга. Философский Кристалл выдаёт максимальную мощность и теперь блестит весь астрелий – вся звёздная машина: спираль, паутина, а главное – три больших кольца, установленных в самом центре помещения. При этом кольца не только блестят: закреплённые одно внутри другого, они вращаются – бесшумно, но с невероятной скоростью, – вращаются до тех пор, пока не сливаются в единую плоскость, из центра которой вылетает невидимый луч, распахивающий «окно» перехода.