Майкл Стэкпол - Вол’джин. Тени Орды [litres]

Они прискакали к высокой, будто сгорбленной горе и объехали ее кругом. Здания у ее подножия обратились в руины, но не время было тому виной. Много лет назад здесь бушевала война. И хотя дожди смыли копоть и кровь, а золотые цветы проросли сквозь кости и сор, по остаткам арок было видно, что их разрушили специально.

Пока они поднимались по горной дороге, несмотря на то, что день выдался тусклый и сумрачный, величие Пандарии заставило их видеть красоту в окружающей местности, пусть она и носила на себе следы разрушений. Вол’джин чувствовал, что уже бывал здесь раньше, хотя, возможно, после своего пребывания в Оргриммаре он просто ощущал ту силу, что была тут сосредоточена. Хотя тролли Черного Копья строили для своих нужд весьма скромные здания, он знал, что другие возводят высокие стены, чтобы доказать свое величие. Вол’джин слышал о гигантских статуях в Стальгорне и Штормграде и знал, что в этом месте так же была увековечена память о прошлом могу.

И он не разочаровался.

Дорога привела их к грубо прорубленной в скальной стене нише, где высилась массивная серая статуя на бронзовом постаменте. Статуя изображала воина могу в полный рост, в руках он сжимал рукоять гигантской булавы. Судя по пропорциям оружия, ее вряд ли смог бы поднять даже Гаррош. Хотя лицо статуи было равнодушно и не говорило ничего о личности могу, оружие свидетельствовало о силе, жестокости и желании сокрушать врагов.

Кхал’ак и Вол’джин не стали входить в гробницу, поскольку вдали уже виднелась процессия, приближающаяся к ним размеренным шагом. Во главе нее ехали воины-зандалары с воздетыми копьями, на которых трепетали вымпелы. Позади, на изящной пандаренской повозке, запряженной парой кодо, восседали трое могу в окружении полудюжины зандаларов. Следом за ними двигалась повозка поменьше с дюжиной зандаларских знахарей. А в хвосте, прямо перед зандаларскими воинами, тащилась старая телега, в которой везли Чэня, Тиратана, трех монахов-пандаренов и четырех людей. Дерево скрипело, а вьючные звери мычали, сотрясая землю ударами копыт.

Когда процессия остановилась возле входа в гробницу, знахари вытащили пленников из телеги и загнали внутрь. За ними последовали зандалары и их спутники-могу. Кхал’ак выкрикнула несколько приказов командиру, что руководил оставшимися снаружи воинами. Они распределились вокруг, занимая оборонительные позиции, а предводительница вместе с Вол’джином ступила под темные своды склепа.

Один из могу – если бы Вол’джину пришлось угадывать, то он называл бы его Терзателем Душ – двумя пальцами указал на пленников. Знахари-зандалары выволокли вперед Дао и Шаня и поставили возле ближнего левого и дальнего правого углов у основания статуи. Могу повторил жест, и к двум другим углам подтащили людей.

Волджин почувствовал, как его захлестнула волна стыда перед Тиратаном. Монахи-пандарены высоко держали головы, пока их вели к выбранным местам. Их не нужно было ни подталкивать, ни запугивать. Внутри их поддерживало тихое достоинство, позволяющее полностью отрицать реальность происходящего и то, что должно было вскоре произойти. А вот людей приходилось волочь по полу – они то ли утратили самообладание, то ли остро осознали природу своей смертности. Один совсем не мог идти, и два зандалара тащили его под руки. Второй беспомощно бормотал что-то и обмочился от страха.

Кхал’ак полуобернулась к Вол’джину и прошептала:

– Я пыталась убедить могу, что им хватит людей-пленников. Но когда они увидели, как сражаются монахи Шадо-пана, то настояли на своем. Я сумела добиться исключения для Чэня и твоего человека, но…

Вол’джин кивнул:

– От лидера всегда требуют непростых решений.

Терзатель Душ могу приблизился к брату Дао возле ближнего левого угла. Одной рукой он запрокинул пандарену голову, открывая горло, а когтем на другой руке уколол его в шею. Один единственный укол, не смертельный, так, легкая царапина. На когте повисла капля пандаренской крови.

Окровавленным пальцем могу коснулся угла бронзового пьедестала. На нем взвился маленький язычок пламени и превратился в синий трепещущий всполох.

Терзатель Душ двинулся к человеку напротив. Когда пьедестала коснулась капля его крови, оттуда вырвался поток воды. Затем он улегся, превратившись в маленькую лужицу. По ее поверхности время от времени пробегала рябь – в такт с пляской огонька.

Потом могу подошел ко второму человеку. Кровь того породила крошечный вихрь, сердцевина которого светилась красным. Потом он стал невидимым, и лишь трепетание грязной одежды, в которую был облачен мужчина, выдавало его присутствие. Эти движения совпадали с движениями ряби на воде.

И в конце могу подошел к брату Шаню. Монах сам поднял подбородок, открывая горло. Могу взял его кровь, и, коснувшись бронзы, получил будто извержение маленького вулкана – Вол’джин решил, что это гнев Шаня. Потоки расплавившегося камня продолжали течь и почти достигли воды и смерча.

Воздух, огонь и вода также распространялись. А когда встретились друг с другом, начали бороться. Мощь их столкновения породила полупрозрачные блестящие стены магической силы. Они взметнулись до потолка, разделив статую на четыре части. Раздался удар грома. По камню поползли трещины, превращаясь в огромные разломы вроде тех, что покрывали скалы снаружи. Они расползались, подобно древесным корням, и Вол’джин понял, что если статуя расколется, всю гробницу на десять футов в поперечнике засыплет обломками.

«Достаточно, чтобы похоронить всех».

Но статуя не разрушилась. Энергетические линии съежились и втянулись в трещины. На протяжении нескольких ударов сердца они сосредоточились в центре – там, где должно было находиться сердце могу. Они запульсировали, мигнули дважды или четырежды, а затем энергия хлынула по невидимым венам. Переливчатое свечение окутало статую целиком, и внутри нее раздался треск. Казалось, будто свечение давит на статую с невероятной силой, силясь стереть ее в порошок.

И все же сила эта позволила сохранить форму каменного тела.

Затем из лодыжки и запястья статуи выстрелили призрачные щупальца. Они были похожи на туман, окутавший лицо брата Дао. Монах запрокинул голову и закричал, и щупальца проникли внутрь его тела. В мгновение ока свечение окружило и его. И раздавило, как виноградину.

Кровавое месиво, которое прежде было братом Дао, втекло внутрь статуи через щупальце. Лишь после того, как этот кошмар закончился, Вол’джин заметил, что остальные три жертвы также исчезли. Свечение вернулась к статуе и стало ярче. Оно пульсировало и становилось все интенсивнее. На месте глаз зажглись два огонька.

Затем магия зазвучала торопливой чередой потрескиваний и щелчков. По мере того как свечение усиливалось, вокруг статуи нарастал жар, – а потом резко пропал. Очертания ее начали будто сжиматься, и тут же статуя развела руки. Безжизненный камень превратился в мускулы, скользящие под черной кожей. Свет втянулся внутрь фигуры, и плоть заросла в тех местах, где только что змеились трещины. Они не оставили шрамов – лишь безупречный воин могу ныне стоял на бронзовом постаменте, обнаженный и неуязвимый.