Роман Ротэрмель - Кира Ленн

– Тсс… тихо, – прошипел нежный, но слегка хриплый голос.

Дверь отворилась. Топот металлических шагов слышался отчётливо за их спинами. Солдат вошёл в дом, оглядываясь в темноте, освещённой лишь скромными лучами солнца.

– Не прячься от меня, милая, и всё закончится быстро, – нагло произнёс он.

Аллан огляделся и неожиданно приубавил пыл. На полу была разлита чёткая линия масла, ведущая прямо на кухню. Она светилась яркими крапинками, напоминающими карнавальные блёстки. Воин не мог её не заметить, что вызвало у таинственного незнакомца дикий восторг. Он держал Киру, прижимая к себе, но будто её не замечал, всё время поглядывая из тени на озадаченного солдата.

– Ты приятно пахнешь, – неожиданно прошептал незнакомец. – Тёплым хлебом.

Он прикрывал ладонью губы пекарши, но сжимал несильно, словно даже не пытаясь насильно её удержать. Его руки привлекали её внимание, вызывая необыкновенное любопытство. Они были обожжены вплоть до чёрных от смолы ногтей. Незнакомец вытащил из-за рукава тонкое лезвие. Зелёные глаза Киры отражались в вычищенной, словно королевское зеркало, стали. Аллан огляделся вновь, зашуганно бегая глазами из стороны в сторону. Он медленно попятился назад, не отводя глаз от пугающей его темноты, и едва переступив порог, развернулся, и со всех ног ринулся прочь, громыхая своими металлическими латами. Дверь за ним захлопнулась.

– Ну, вот, ушёл, – уже не скрывая громкость и манеры голоса, отметила незнакомка. – Как чувствовал меня… пугливая крыса. Обещаешь не кричать?

Кира кивнула едва заметно, но незнакомке этого было достаточно. Она отпустила её, взглянув с притягательным очарованием. С её плеч свисал длинный плащ, а на нём и за ним множество ремней, на которых осторожно были зацеплены склянки и колбы с неизвестным содержимым. Её призрачное лицо было на удивление чистым, а короткие, криво сожжённые, волосы, придавали своеобразную привлекательность. Кира вновь бросила неловкий взгляд на её обгорелые до основания руки, но незнакомке было совершенно всё равно. Она молча стояла, и словно ждала чего-то с надменной, уверенной улыбкой. Пекарша вновь услышала душераздирающий крик. Он был едва слышен за закрытыми дверьми, но снова заставлял её нервно задрожать.

– Мне нужно отыскать родителей, – выпучив глаза, быстро протараторила Кира.

–Ты что, тупая? – спросила незнакомка. – Стоит тебе выйти за порог, и эти псины накинутся на тебя, как на кусок мяса.

Кира испуганно замерла. Она не доверяла неизвестной девушке, появившейся в её доме непонятно откуда и непонятно для чего.

– Думаешь они сюда не придут?

– Если прознали, что я здесь, то нет. К тому же, кому нахрен сдался дом пекарей. В первую очередь грабят кузню и церковь. Там больше всего пожитков.

Кира старалась не поднимать заслезившихся глаз. Время в очередной раз безвозвратно ускользало, и она молчаливо пялилась в одну точку, лишь бы забыться и отстраниться от всего происходящего.

– А ты красивая, знаешь? – продолжила незнакомка. – У тебя мягкая кожа.

Она заботливо потёрла пальцы, словно с искренней завистью:

– Это тепло хлеба так влияет на кожу?

Кира молчала. Крики Тренны медленно утихали, но всё равно не вылетали из головы. Её возмущало, но и в то же время удивляло, абсолютное равнодушие и спокойствие незнакомой девушки. Кира глазела на неё, сверкая зелёными глазами, а она с ухмылкой смотрела в ответ. Пекарша гадала: – «О чём она думает? О хлебе? Обо мне?». Незнакомка, словно была где-то далеко, словно исчезала в запертой тишине. От неё исходил странный запах гари, перемешивающийся с резким привкусом серы. Он отталкивал, но в то же время опьянял, будто вызывая необратимое привыкание.

– Как тебя зовут? – наконец, спросила незнакомка, прервав тишину.

– Кира. Кира Ленн, – уверенно ответила пекарша.

– Я Космея. Космея Плятер.

Космея подошла ближе, но старательно держала дистанцию. Она огляделась по сторонам, внимательно заглядывая в каждую из комнат дома.

– Слышь, Кира. Это же пекарня, а пожрать чё есть?

Кира расторопно вытянула шею и кивнула в сторону кухни, дверь в которую была закрыта.

–О-о-о, не, не, не… на кухню лучше не соваться, – покачала головой Космея и топнула по полу, где уже застывало разлитое масло.

Кира прикусила губу, задумчиво закинув голову. Она на мгновение, словно отвлеклась от всех навалившихся бед и вновь вернулась к обычной жизни пекарши. Ленн вошла в боковую комнату и заглянула в шкаф, вытащив оттуда, обернутую в платок, буханку хлеба. Она медленно протянула её Космее, стараясь заглянуть ей в глаза. Они дурманили разум. В ярких зрачках происходил невероятный бардак, словно все цвета мира смешались воедино, поэтому однозначно сказать –какого они цвета, было невозможно. Космея развернула платок и жадно набросилась на буханку, отрывая зубами хрустящие края. Хлеб исчез довольно быстро. Взгляд Космеи помутнел, вызвав у Киры неоднозначные эмоции. Космея поднялась на ноги, стукнув блестящими склянками на поясах, и, подойдя к двери, остановилась. Ленн сидела рядом, неуверенно приподнимая голову. На мгновение в пустом, холодеющем доме воцарилась могильная тишина. Взгляд Космеи был столь пронзительным, столь ужасающим, что вызывал мурашки по коже, но при этом давал незыблемую уверенность и непреодолимое желание жить.

– Смирись, девчонка. Не питай мнимых надежд, – беспощадно произнесла Космея и нараспашку отворила дверь.

Пепел понёсся по ногам Киры. Тяжёлый запах неожиданно ворвался в дом. Космея уверенно вышла за порог, слегка оглядевшись по сторонам, и тут же бросилась к первому листу, который увидела на чернеющей от, разнесённого повсюду пепла, земле. Кира потянулась за ней, сжав в руках отцовский клинок. Медленно. Рассчитывая каждый шаг. Небо чернело от, высоко возвышающего, дыма. Пепел разносило за самые дальние горизонты. Солнечное утро превратилось в кошмарное тёмное пепелище, от которого невозможно было спастись. Голова кружилась от тошнотворного, поедающего лёгкие, запаха. Космея забила лист табаком и скрутила его в тонкую трубочку, прикурив от, горевшего неподалеку, факела. В первую очередь, взгляд Киры упал на церковь. Она полыхала алым пламенем, вываливая в небо чёрный густой дым. На тропах виднелись лужи свежей тёмно-алой крови. У самых ближних входных ворот церкви висело обезображенное тело пастора. Его густые кудрявые волосы были обрезаны и выбриты тупым лезвием на самой макушке так, что скальп свисал до самых ушей. Кира старалась не фокусировать потрясённый, переполненный отчаянием, взгляд, но спускаясь всё дальше в родную Тренну, её мысли и чувства бурлили, всё больше вырываясь наружу.

Трупы были разбросаны вдоль сгоревших до основания домов. Тела, полностью обнажённых, женщин лежали на обгорелой земле. Изувеченные. Измученные. Мёртвые. На воротах таверны висел ребёнок, привязанный за шею тугой плетённой верёвкой. Бледное тело, и покрытое синевой, опухшее лицо, вызывало удушливую тошноту. Казалось, что Кира знала его, видела в нём знакомые черты. Она узнала его не сразу, пока его сломленное тело качалось на скрипучей верёвке. Сын фермера, которому на днях могло исполниться четыре года. Его совсем юная кожа была похожа на плоть почтенного старца. Дряблая. Грязно-коричневого оттенка. Смердящая дымом и нечистотами.