Катя Аникина - Вестники Весны. Мифы двенадцати миров

Миф о сотворении Живой земли.

* Названия мест и имена богов являются лишь отсылками к той или иной мифологии. Прямой связи между ними нет.

Дверь распахнулась с таким грохотом, будто её выбили ногой. Сразу потянуло сквозняком, и Олежа наморщил нос.

– Дорогой брат, ради богини! Почему ты ещё здесь?! – с порога закричала княжна Яна.

– Прости, Олежа, я не хотел её пропускать, – чуть не плача взвыл Нико́ля, судя по звуку, ворвавшийся в комнату вслед за княжной.

Олежа повернулся на бок в сторону гостей, не собираясь вставать с подушек:

– Потому что ещё зима, Яна. Прикрой дверь, Николя, да не расстраивайся. Что уж с ней поделать?

– Княже, – простонал Николя, – а мне-то внутри остаться или снаружи?

Олежа неопределённо повёл плечом.

Сестра, звонко щёлкая каблуками по полу, мерила шагами комнату.

– Сколько ты ещё планируешь валяться? Весна уже родилась! Кюна издала указ начать медовую догля́дню седмицу назад. И что мы видим?

– Мы ничего не видим, – пробурчал Олежа.

– А почему ты до сих пор не прозрел? – снова возвысила голос Яна.

От криков княжны у Олежи зазвенело в ушах. Ему невыносимо захотелось прикрыть их, но из уважения к старшей сестре пришлось сдержаться.

– У тебя времени в обрез! – Яна шуршала пергаментом. – Ты это видел? Ах да! Ты же у нас слепой! Ну, так я тебе зачитаю!

Олежа подумал: «Не пора ли спрятаться под подушкой?» Сестра нападала на него так, будто он мог как-то повлиять на своё зрение.

– Пасека Хольгрида, Иволги, Темерника, Медовые Улаи, пасека Пафнурия, – тараторила Яна. – Потом у тебя что? Явиться в Беломе́дье, пока Эрула́йн не взойдёт в зенит. Как планируешь всё успеть?

– Ты что, не видишь, что я слепой?! Не могу я в доглядню пойти, – с толикой обиды прогудел Олежа, приподнимаясь на локтях.

– Да мне плевать на твою спячку! Собирай своих чудиков и отправляйся в дорогу!

– Но как я должен идти? С палочкой?

– Да хоть пластом в телеге, но выезжай, я тебя прошу, – тон княжны стих и сменился на умоляющий.

– Пока не вернётся зрение, я никуда отсюда не выйду. – Олежа снова уронил голову на перины.

От его движения пыль, прятавшаяся в подушках, взлетела, и князь, вдохнув её носом, громко чихнул. От этого звука Яна снова взбодрилась:

– Да почему? Почему ты не можешь ехать?!

– Где ты такое видела – доглядню с лежачим князем? Пасечники нас уважать перестанут. – Олежа зевнул.

– А-а-а! Да прекратишь ты когда-нибудь переживать, кто и что о тебе подумает?! – Яна со злостью отшвырнула листок пергамента.

Вопреки её вспышке, тот мягко заскользил по воздуху и опустился на пол.

– Поглоти тебя Бездна, Олежа! Мне плевать как, но ты выполнишь всё в срок! – рявкнула она и выбежала, напоследок, саданув дверью о косяк.

– Вот же кипучая женщина, – донёсся тихий голосок Николи.

Похоже, он спрятался куда-то в угол, подальше от бушующей княжны.

Олежа вздохнул. Его всё еще окружала пустота. Зима в этом году слишком затянулась, и князь, как никто другой, ощущал это на себе.

– Она права. Весна уже в мире Живы, а он… оно всё ещё спит. Почему, Николя? Может, ты мне скажешь?

Николя подсел на подушки.

– Я попробую, Олежа, поглядеть, в чём дело, но ничего не обещаю.

Он замычал что-то невразумительное, побулькал горлом и надолго замолчал.

Олежа не знал, оцепенел ли Николя, перешёл ли в мир грёз или просто сидит молча, задумавшись о своём, но не решался спросить. Князю не хотелось показывать, что он не разбирает происходящего перед самым носом.

Они сидели в тишине, и князь изо всех сил прислушивался к дыханию друга.

– Ничего не пойму, Олежа. Может, холодно ещё слишком? А ты не пробовал попросить Анну, чтобы она разбудила зрение? – наконец пробормотал Николя.

Олежа отвернулся в угол. Нащупал стенку и уткнулся в неё лбом. Князь уже не первый день обдумывал молитву богине. Но как просить её о таком, не представлял. Ведь Анна осуждала тот способ, которым Олежа получал своё зрение.

– Нельзя, – грустно сказал он. – Значит, ждём. Всю зиму прождали, ещё несколько дней осилим.

Николя отчего-то не уходил.

– Ты на Яну-то не обижайся, – попросил он. – Не понимает она, каково это… быть не таким как все.

– А ты у нас, будто понимаешь? – прогудел Олежа и сердито прибавил: – Нечего меня жалеть! Лучше бы я никогда не знал, каково это – видеть. Тогда и тосковать не о чем было б.

– Я-то, может, и понимаю кое-что, – чуть слышно вздохнул Николя.

Олежа услышал, как скрипнула входная дверь, и кто-то из холопов прошаркал по полу. В каминной печи затрещала разгоревшаяся береста, и по комнате потянулся лёгкий запах занявшихся дров.

– Пролежни ещё не появились, княже? – раздался ворчливый голос, и Олежа тут же признал дядьку Михайло.

– Дядь, ты, что не сказал ничего? Я и не узнал тебя.

– Проверял, вдруг ты видишь уже.

– Видел бы, встал.

– Да ты, поди, и не встанешь. Полгода провалялся. Хоть бы на двор вышел, кости размял да топорики покрутил! Подумаешь, что слепой, руки – чай не отпали?

– Не пойду я на двор. И не проси даже. Мало я, что ли, по жизни позорюсь?

Дядя Михайло зафыркал.

Олежа уткнулся в подушки. Ожидание становилось всё мучительнее. Друзья и родичи, подгонявшие князя, не помогали перенести немощь, а лишь напоминали князю, в какое беспомощное существо он превратился.

– Анна, дай мне терпения выдержать всё это! – как-то ночью взмолился Олежа.

Нельзя ему просить о пробуждении зрения, но хотя бы в такой малости, как терпение, вдруг богиня не откажет?

Ясные лучи просочились сквозь занавески. В них кружились расплывающиеся блики.

Только тот, кто знает, что значит терять зрение, может по-настоящему оценить чудеса световых переплетений. Олежа проснулся, словно в другом мире. Ещё слабое, затуманенное зимой и городским шумом, его волшебное зрение вернулось. Сам князь остался слеп, но начал различать свет всем телом и даже больше чем телом. Так, точно у него открылись тысячи невидимых глаз.

Забарабанили в дверь.

– Олежа! Сегодня! Я видел! В мире грёз!

Олежа с улыбкой открыл Николе дверь, взревел, схватив друга за шиворот, и затряс его в воздухе:

– Я знаю! Знаю! Хвала Анне! Собирай наших! Выезжаем в доглядню!