Александр Ермаков - Явление Зверя

Подвезли таинственные, укрытые рогожами возы, приставили их к проемам ограды. Зрители подумали было, что покажут им старинное зрелище — травлю медведя волками. Да не так просты Скорены, чего-чего, а изобретательного зломыслия им не занимать стать. Махнул рукой старший лорд, вышел герольд и протрубил в рог. Открылась первая рещетка, Скоренщики давай копьями в повозку тыкать, и от туда на арену, испуганно озираясь, щурясь от давно, под дерюгой не виданного солнца, Скоренины пленники. Сквозь дыры в их ветхих, истрепанных одежд, просвечивали худые тела, кровавили грязные повязки на многочисленных ранах. С верху им побросали короткие ножи и дубинки.

Среди обреченных людей заметил Сигмонд одного, в кильте знакомых цветов. И Гильда подтвердила: — да, этот из клана Сыновей Серой Волцицы. Попался видать Скоренщикам.

Снова рукой лорд махнул, снова зазвучал рог геральда, и открыли вторую клетку.

Выскочила от туда стая волков, специально некормленных, чтоб они, голодные, злей были, человека не страшились. Зверье вначале, испуганное пустым пространством арены, местом незнакомым, открытым, к забору жалось. Со страху рычали, загривки дыбили, клыки щерили. Но учуяли хищными носами дразнящий запах живых тел, сводящий с ума аромат свежей крови. Заурчало в пустых животах, свело голодным вожделением желудки, потекла слюна из зубатых пастей на серую шерсть. И помалу, осторожно, но начали подступать, на согнутых лапах подбираться, брюхом по земле елозя, стали привычно окружать свои жертвы. Не решались еще нападать, пугал их человеческий дух, дух извечного и опаснейшего противника. Но вот самый голодный, или самый наглый волчина взвыл и кинулся, сшиб с ног, вцепился зубами в слабое горло, и одурев от сладкой крови, начал грызть, грузть, грызть. Следом другие накинулись рвали людей и заглатывали, насыщались теплым мясом еще живых своих жертв. Но не все на арене погибали безответно, терзаемые зверями. Нашлось малое количество храбрецов, с отчаяннной смелостью бьющихся за свою жизнь. Собрались они кругом и вместе боролись против злых хищников серых, помогали друг другу и хоть были все в крови от ужасных ран, но держались стойко. И таки устояли, хоть и не все, но побили таки волков. Последнего в угол загнали и забили серого. Да не в радость стала им та победа. Выскочили на арену Скоренины клановщики в кожанных колетах со щитами да копьями, принялись отнимать у оставшихся живых оружие, да заталкивать обратно в клети. Те, в ярости былого боя не здавались, пытались отбиваться, но слишком уж были неравны их силы. Где им, изможденным пленникам, усталым и израненным, с негодным оружием справиться с откормленными здоровяками, к тому же много числом их превосходящих. Прикрываясь щитами кланщики прижимали к стенам людей, валили на землю, отымали ножи и безоружных загоняли копьями в передвижную тюрьму. Только с воином клана Серой Волчицы не удалось быстро совладать. Как раненый медведь он наносил удары, сшибал с ног, и не однажды окровавил свой нож, но навалились на него гурьбой, опрокинули навзничь, били древками копий и бесчувственного бросили в клетку. А Скорена обещал, что не все еще увеселение окончено, завтра еще будет, пока последний пленник не издохнет.

В этот вечер Сигмонд был молчалив и сосредоточен больше обыкновенного. Гильда уже хорошо знала, что под маской холодной отрешенности скрывается крайнее раздрожение витязя, что будет сегодня пролита чья то кровь. Чтобы зря не тревожить своего повелителя, Гильда и не пыталась вести его в трапезную на ужин, потому она сама быстренько сбегала на кухню, набрала провизии и тихонько накрыла стол в их комнате. Сигмонд ел равнодушно, без удовольствия похарчился сытной лордовой снедью, походил вперед-назад, подымил своей табачной палочкой и сел на пол, скрестя калачем ноги, уставился пустым взглядом на стену. Гильда знала, что это витязь медитирует в позе лотоса и, присев в сторонке, испуганно гадала, что он утворить хочет, кому собирается пыль с ушей стряхивать. Это может даже и не так плохо, — думала она — что витязю не по сердцу Песни. С таким нравом крутым, если будет он и дальше своими мечами головы недругам сносить, то ей только и останется что стихи слагать, на другое времени не будет. Да где же слов столько взять?

А Сигмонд, поднявшись, заглянул в свой мешок бездонный и достал от туда что-то нужное, не обращая на девушку внимания, снял с себя одежду и облачился в новую, вынутую из рюкзака. Не сдержалась Гильда, ахнула, положила на себя знак тригона, увидав Сигмонда в таком наряде. Был он весь черный, и штаны и куртка так плотно облегали тело, что если бы не цвет, казалось бы, и нет никикой одежды. На ногах были легкие тапочки, а на голову он натянул, нет не шляпа это, скорее мешок, только с дырками на глазах и у рта прорезанными, даже на руки надел черные перчатки. Подержал свои мечи, положил обратно, видимо решил обойтись саями, засунул их себе за пояс. Огляделся по сторонам, обнаружил на лавке черную тряпицу, обмотался ею на подобие кильта — привык уже. И, отворив дверь, словно дух тьмы, растворился во мраке ночи.

Ни жива, ни мертва, с замиранием сердца, ждала Гильда возвращения своего витязя. Время тянулось с изнуряющей медлительностью, совсем извелась, все то казалось, что вот поднялся шум во дворе, вот убивают Сигмонда, а она сидит как неприкаянная, ничем помочь не может. Что чей-то подлый клинок, коварно вонзается в спину богатырскую, и не крикнуть Гильде упреждающе, не кинуться, удар на себя принимая. И лежит герой на сырых, холодных каменьях замковых, струится благородная кровь из глубокой раны и некому эту кровь унять, и некому поддержать его в последний смертный час тяжкий.

Худо было Гильде, кляла она женскую долю горькую, что заставляет провожать на труды ратные, губительные, самого дорогого человека, и ждать его в бесполезной маяте, а не идти рядом среди звона сталкивающихся клинков, не служить верным оруженосцем, не встречать победу ли, гибель ли, но вместе обоим.

Так ждала Гильда, страдала и не заметила, как тихо отворилась дверь и скользнула в нее беззвучная ночная тень. Да не тень — Сигмонд это, живой, невредимый, снял с головы убор свой чудной, доволен, улыбается, перчатки стягивает. Бросилась к нему Гильда, помагает, принимает вещи, а сама в глаза заглядывает, норовит как бы невзначай притронуться — он ли в самом деле, цел ли, не ранен часом, удачен ли ночной поход был.

— Все нормально, девочка. Волновалась, не спала? Ну и зря, пустяки какие. Видно мне на роду написано помогать клану Серой Волчицы. Я их парня из клетки выпустил, заодно уже и всех остальных, пусть старый Скорена обрадуется завтра утром. Далеко-то ребята будут, не догонит. Не повезло только одному из его прихвостней, дернула его нелегкая по ночам возле возов таскаться. Шутник, понимаешь ли нашелся, в спящих людей копьем, через прутья тыкать. Отшутился, юморист-сатирик.