Петр Воскресенский - Хеймдалль

– Хавлиди, я многое слышал про Гисли, но что за инструмент у него такой?

– Мне лишь известно, что он своей тальхарпе дал имя Синдри, его вечный спутник во всех походах, а сделана она из сердца великана.

– Ну это все знают! – заметил Хродмар.

– Зато вы другое не знаете, я когда-то сам видел, как она кровоточит.

– Кровоточит? Почему?

– Говорят потому, что смычок сделан из волос возлюбленной великана, по которой он тоскует.

– А как ему досталась тальхарпа? – спросил Хродмар.

За Белоуса ответил Ингольв:

– По наследству, в его роду все были скальдами, поэтому многие любят проговаривать, что его род основал великан-скальд.

Дружина разместилась, где смогла, а Гисли тоже устремился в храм к остальным ярлам и конунгам, вышедшим на звук тальхарпы. Они радушно его приняли. Проводив Гисли взглядом, Хавлиди принялся жадно уминать обед, попеременно рассказывая разные истории. Всех сопровождало хорошее настроение, кроме Хродмара. Он заметил неподалеку отца со Скъёльдом, который указал Бранду пальцем на него, сказав, должно быть: «Гляди, вон твой сидит». Отец не повернулся, лишь пренебрежительно отмахнулся: «А ну его…»

Все радовались, отдыхали, грезили о будущем, опять же не считая Хродмара, который боялся и стыдился. Он, как и мечтал, попал на чужбину, но потерял дом. Кузнец подумал: «Все-таки может он несерьезно? Перебесится и все вернется на свои места…»

Тут пожаловал отряд из берсерков, драккар которых прилично отставал от Сидрока. Им даже не пришлось стараться привлечь к себе всеобщее внимание, ведь там, где медвежеголовые, там всегда стихийно прибывал страх, а в воздухе витал призрак безрассудства, и чем ближе они приближались, тем больше реальность переставала быть действительной и походила на бесконечный беспокойный сон, из которого не было выхода.

Хавлиди, с трудом проглотив кусок мяса, сказал:

– Вот честно, Сидрок когда-нибудь доиграется с этими шкурозадами, не тебе в обиду, Ингольв, в тебе-то я наоборот заметил какую-то искорку благочестия.

Ингольв всматривался в берсерков, в их фиолетовые мешки под глазами, в их непредсказуемую походку, разглядывал бесчисленные шрамы больших и малых размеров по всему телу, и подчеркнул:

– Обычное дело! Ведь чем дольше жрецы пользуются своей властью для сокрытия собственных пороков и страстей, тем скорее они начинают сами верить в правоту своих действий вместо того, чтобы прозреть и преодолеть свои слабости в угоду Одину и подать тем самым пример остальным. Люди же либо принимают это как норму и присоединяются к этим лжепророкам, либо стараются найти истину где-то в другом месте, обидевшись при этом почему-то на богов, а не на людей, предавших богов. Неудивительно, что нынешние эйнхерии во плоти сдаются без боя в угоду своему внутреннему зверю.

Хавлиди внимательно выслушал Ингольва, слова которого произвели на него глубокое впечатление. Он ощутил в себе что-то такое близкое, теплое, но давно забытое, аж усы невольно дернулись.

– Давненько я не слышал подобных речей. Воистину ты последний сын Хеймдалля! – воскликнул Белоус.

– Ох, надеюсь, ты ошибаешься…

Хродмар тем временем труханул так, что его страх учуял, словно одичалый хищник, один из берсерков с черными, мертвыми глазами, точь-в-точь как у медвежьей морды, что лежала поверх его головы. Они будто два бездонных колодца, в которых все же когда-то можно было разглядеть что-то светлое, теплое, человеческое. Этот здоровяк грозно приблизился, его привлекла секира.

– Кому принадлежит этот топор? – угрожающе произнес он.

– Мне, мастеру кузнечного дела, – ответил Хродмар.

Берсерк долго и упорно вглядывался в лицо Хродмара, тот смотрел на него в ответ, стараясь проявить свое бесстрашие. Однако, чем дольше он смотрел, тем четче зрачки берсерка ширились, разрастались в два огромных черных пятна – сущие омуты, они становились все больше, они проглатывали Хродмара, засасывали его и все окружение: и белые облака, и оранжевое небо. В конце концов, паника охватила его сердце.

– Ложь! – рявкнул берсерк и нагло взялся за рукоять топора, но в эту минуту Ингольв оттолкнул его, врезав ему, и тот впал в свирепое бешенство.

Ингольва, как щенка бросили на землю. Он даже не успел встать, а берсерк с ревом напрыгнул на волка, принявшись своими могучими руками наносить удары прямо по его голове. Белоус бросился на выручку, но сам получил от медведя в челюсть. Сзади раздался голос Бранда:

– Несите ведро с водой, они сейчас всем тут зубы повыдергивают!

– Не торопись! Когда еще посчастливится увидеть бой между волком и медведем?

Хродмар же не знал, что делать, его глаза беспомощно бегали, он стоял как истукан.

Ингольв попытался скинуть с себя медведя и перевести все на честный бой, но, по-видимому, только молоту Тора было под силу сбить такого великана с ног. Тем не менее, кто-то из кольчужников с разбегу повалил берсерка, это был Вестейн. Он запрыгнул на него, чтобы хоть как-нибудь усмирить, но тщетно – разъяренный берсерк перекинул через себя отчаянного воина, словно девку, тот макушкой вписался прямо в стену дома. Зато Ингольву удалось выбраться из его хватки.

– Я вызываю тебя на честный бой, – воскликнул Ингольв, обнажив свой меч и воткнув его в землю в знак вызова. Некоторым могло бы показаться странным такое действие с его стороны, однако поступил он правильно: в случае разбора драки очевидцы скажут, что Ингольв был ведом здравым рассудком, в отличие от противника. Берсерк не угомонился и бросился на ульфхеднара. Ингольв, увернувшись от удара, забрался прямо на вражью спину. Он же схватил его за ноги, чтобы не выскользнул, и грохнулся всем своим весом прямо на него, чуть не расплющив спиной. Затем дюжий кулак еще раз приземлился на голову Ингольва. Тогда он не выдержал и тоже пустился в исступление: поймав момент, ульфхеднар провел ногтями по глазам противника. Тот взвыл. Потом Ингольв впился зубами ему в глотку, подобно настоящему зверю, кровь полилась ручьем. Но и это не остановило берсерка. Он стал громить кулаками пуще прежнего. Волк отвечал и готов был сам разорвать медведя в клочья, как вдруг в эту минуту меч Ингольва отразил солнечный луч, и сверкнули буквы «К-О-Л-Ь-Г-Р-И-М». В этот миг он пробудился, словно ото сна, и выбрался из ослабевших лап берсерка. Противник спокойно выпрямился и, орошая траву своей кровью, поволокся в его сторону. Не пытаясь даже остановить кровь, он тянулся к нему своими руками, пока, наконец, не повалился ничком в траву, испустив дух. Ингольв мотал головой по сторонам с окровавленным ртом, стараясь прийти в себя.

От страха ноги Хродмара будто бы вросли в землю, уши пульсировали до боли.

Остальные берсерки сухо глядели на труп своего соратника, их совсем не удивила его смерть. Один из них медленно подошел к трупу и потряс его: