Андрей Шварц - И сгинет все в огне

Она послала меня сюда, чтобы я узнала секреты магии. Но даже она понятия не имела о настоящем призе в игре. Если я продолжу в том же духе, если смогу подняться по социальной лестнице, выиграть эту идиотскую игру, я попаду туда, где никогда не был ни один Ревенант. Они бы чествовали меня в самом Сенате, среди палат, стен и Инфорсеров. Привели бы зал и окружили самыми значимыми и могущественными людьми Республики. Оставили бы себя без защиты.

И я улыбаюсь. Не фальшивой улыбкой, которую я выдавливала из себя всю ночь, а настоящей, искренней, потому что просто ничего не могу с собой поделать. Я смотрю на профессоров, прямо на Абердина. Он откидывается на спинку стула и смеется, потягивая вино из украшенного драгоценными камнями кубка, ни о чем на свете не беспокоясь. Минуту назад это привело бы меня в ярость. Но теперь я вижу в этом слабость, уязвимость, чем оно и является. Его бдительность ослабла. Он понятия не имеет, что его поражение, его гибель находятся в другом конце комнаты.

Мое спокойствие уступает место решимости, даже уверенности. Я выполню миссию. Я узнаю все их секреты. Меня будут приветствовать, почитать в зале заседаний Сената. А потом я его уничтожу.

Абердин хвастался порядком, который он построил, прежде чем убить моих родителей? Что ж, я заставлю его смотреть на то, как я сжигаю все, что его окружает. Я подожгу всю так им любимую Республику у него на глазах.

А потом? Потом, когда я заберу у него все? Когда я заставлю его почувствовать на вкус то, что он сделал со мной?

Потом я убью его.

В семь лет я обретаю свой новый дом.

После убийства родителей, после того, как я кричу и вою на пляже, следующие несколько дней проходят как в тумане, в полузабытьи сквозь горящие глаза. Я шатаюсь по улицам с Серой, прячась от патрулирующих Инфорсеров. Мы жмемся в темных переулках, пьем воду из луж, едим выброшенные отбросы с рынка. Просим незнакомых людей о помощи, а в ответ получаем лишь отведенные взгляды и гримасы отвращения.

И каким-то образом, на рассвете третьего дня, мы оказываемся на другой стороне Ларока, в трущобах, где деревянные лачуги растут друг от друга, как ракушки, где воздух затянут дымом и шумит болтовней борделей. Я сую бумагу, которую дал мне отец, пьянице с затуманенными глазами, который указывает нам на наше последнее место назначения – старый склад с высокой крышей и стенами из крошащегося красного кирпича. Я ковыляю к нему, мои растрепанные волосы липнут к голове, одежда изорвана, лицо почернело от пепла и грязи. Сера следует за мной, опустив голову, спрятавшись за своими спутанными рыжими кудрями. Она не произнесла ни слова с той ночи, когда умерли родители, как бы я ее ни умоляла, как бы сильно ни плакала.

Боюсь, она больше никогда не заговорит.

У дверей склада стоит массивный светловолосый мужчина из Велкшена, его рука покоится на широком плоском клинке в ножнах. В последующие годы я буду знать его как Крикса, научусь у него искусству владения клинком и буду плакать, когда он умрет. Но сейчас он просто ужасающий человек, который загораживает меня от того места, куда мне нужно пройти.

Я все равно подхожу. Что мне остается делать?

– Пожалуйста, сэр, – говорю я. – Я…я…

– Денег нет, – говорит он с гортанным акцентом, и я вижу, как жалко, должно быть, я выгляжу в его глазах. – Не дам.

– Меня зовут Алка Челрази, – выдыхаю я. – Это моя сестра, Сера. Нашим отцом был Петир Челрази. Он послал нас сюда. Чтобы поговорить с Шепот. – Я падаю на колени, потому что не могу идти дальше, и если это не сработает, значит, ничего не сработает. – Пожалуйста.

Мужчина встревоженно смотрит на меня.

– Подожди, – говорит он наконец, затем заходит внутрь. Проходят минуты, долгие минуты под жарким солнцем, а потом он снова выходит, уже не выглядя так уверенно.

– Шепот не здесь, но… пошли. За мной!

Он толкает дверь и впускает меня внутрь. Мы с Серой идем за ним в прохладную тень комнаты, и я сразу понимаю, что мы находимся в каком-то тайном, опасном и запретном месте. Склад был переоборудован в казарму. Десятки мужчин и женщин заполняют это место, сидя на помостах, перебирая карты и бумаги, тихо переговариваясь под шаткими навесами. Оружие лежит на стеллажах вдоль стен: мечи, копья и арбалеты. В дальнем конце комнаты, на возвышении, худая женщина сражается с мужчиной с голым торсом, кружась, в то время как их деревянные клинки ударяются с гулким лязгом. Неужели сюда мой отец ходил по нескольку дней в неделю? В чем он был замешан?

– Подождите здесь, – говорит охранник, указывая нам на скамью. – Шепот скоро вернется.

Я плюхаюсь на нее, осознавая, что в комнате воцарилась тишина, бойцы прекратили сражаться, а заговорщики перестали строить планы, и все пристально смотрят на нас. Я не знаю, что я здесь делаю, не знаю даже, где это здесь , не знаю, что будет дальше. Я лишь знаю, что родители мертвы, а мой мир разрушен. Я просто знаю, что больше никогда ничего не будет хорошо.

Я обхватываю голову руками и плачу.

– Все будет хорошо, – говорит Сера.

Я останавливаюсь и медленно поднимаю взгляд. Сера сидит рядом со мной на скамье, откинула кудри в сторону и смотрит на меня большими голубыми глазами. В течение последних дней каждый раз, когда я смотрела на нее, они были затуманенными и налиты кровью, но сейчас выглядят ясными, сосредоточенными, решительными.

– Ты заговорила, – шепчу я. – Я так боялась, что ты больше и слова не скажешь. Я так испугалась… – Я осматриваю эту большую темную комнату, угрюмые лица, наблюдающие за нами, зазубренное оружие и грязные полы. – Мне все еще очень страшно…

– Нам нельзя бояться, – говорит она, ее голос решительный, серьезный, старше, чем должен быть. – Папа сказал, что мы должны быть сильными и храбрыми. Он сказал, что если мы придем сюда, то будем в безопасности. Так что все будет хорошо. Потому что он так сказал.

– Папа умер, – впервые говорю я вслух, и эти слова, произнесенные в воздух, каким-то образом становятся реальными. – Мама тоже умерла. Они оба мертвы!

– Но мы не мертвы, – говорит Сера. Когда она смотрит на меня, то почему-то одновременно невероятно сильна и отчаянно слаба, взрослый и ребенок в одном лице. – Ты все еще жива. Я все еще жива. Мы есть друг у друга.

Затем она бросается вперед и обнимает меня, а я крепко обнимаю ее. Мы держимся друг за друга, две сестры, две души, плывущие по течению в темном море, цепляясь друг за друга, чтобы удержаться на плаву. Я провела три дня одна в буре, не видя ничего, кроме боли и отчаяния, и вот наконец-то в темноте горит лучик тепла. Тогда я этого еще не знаю, но это объятие – одна из самых важных вещей, которые когда-либо происходили со мной. Мы с Серой всегда были близки, но с этого момента мы стали неразлучны.