Вольга Медейрос - Жертвуя малым. Том 2

– Что такое? – недовольно спросила ее Берилл: несмотря на ссору, к изменениям тона она была чувствительна точно так же, как и Риша.

– Статуя шевельнулась, – сказала ей Риша, не вполне отдавая себе в этом отчет. – Но сейчас опять ничего.

Берилл подошла к ней, бесцеремонно стащила статую с Ришиных коленей.

– Может быть, тебе показалось? – с непонятной надеждой спросила она.

– Нет, – Риша решительно качнула головой и вытерла слезы со щек. – Я совершенно отчетливо почувствовала ее движение. Должна ли я сообщить об этом?

– Я сообщу, – вздохнув, сказала Берилл. Покряхтев, она присела с Ришей рядом, почти бок о бок. – Мне жаль, Морион. Не хотела бы я оказаться на твоем месте.

Риша не спросила, почему, хотя и не поняла смысла этой реплики. Но день был настолько неправильный и нетипичный, что ей самой неуютно было быть на своем месте. Поэтому, ничего не ответив, она вернулась к безвольно лежащим на берегу статуям, погружаясь в ритуальную рабочую рутину.

Больше за весь день они с Берилл не обмолвились друг с другом ни словом. Провозившись со статуями до позднего вечера, они опоздали к общему ужину. Ами сберегла для подруги немного еды, и девушки выбрались перекусить на веранду, чтобы не мешать готовящимся ко сну товаркам. Там Риша рассказала Ами, что произошло на подземном острове. Подруга необыкновенно заинтересовалась и стала расспрашивать о подробностях.

– На моей памяти ничего подобного не было! – воскликнула она. И тут же, перебивая сама себя добавила, – тебя вызывали? Ты ведь сообщила, о том, что произошло?

Риша отвечала, что об этом позаботится Берилл.

– И ты не смогла этого предвидеть? – задала Ами новый вопрос.

– Не смогла, – призналась Риша. – Какие-то мои действия изменили будущее, и теперь я ничего не знаю о том, что случится через пять дней. Точнее, я знаю, что окажусь заперта в какой-то больнице, но совершенно не имею представления, почему.

– Хм, – сказала на это Ами.

– Еще Берилл наговорила много всякого непонятного про своего брата, про статуи, и про то, что Шабо обречен был стать агнцем после того, как я родилась. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?

– Нет, – отвечала Ами неуверенно. Она помолчала. – Припоминаю, – добавила она, когда Риша, дожевав свой бутерброд с острой лапшой, собиралась уж было позвать ее назад в общую комнату, – что у Топаз, моей «мудрой сестры», тоже есть брат, который стал агнцем. Впрочем, – тут же одернула она себя, – у папы никакой сестры нет.

– Зато твоя мама была Мудрой, – вставила Риша, и вдруг ощутила крепкую, совсем не нежную хватку Ами на своем предплечье.

– Пойдем спать, дорогая, – тяжело и проникновенно сказала она. – Уже поздно, а завтра моя смена в гроте.

– Хорошо, – согласилась встревоженная Риша. – Не бери в голову, ладно?

– Не буду, – уже мягче отвечала ей подруга и разжала пальцы.

Отряхнув крошки с подолов, девушки встали и тихонько вернулись в комнату, где старшие товарки уже вовсю спали.

В будущем измученная Риша в присутствии докторов встретилась со своим отцом. Он был мрачен, говорил отрывисто и каждый раз как будто бы не с ней. На все ее извинения и просьбы позвать Шабо, или хотя бы рассказать, что с ним (почему-то ее интересовало именно это), он не реагировал. Доктора, в свою очередь, задавали ему стандартные вопросы: кто таков, как зовут жену, из какой она общины, не водилось ли за ней или за женщинами в ее роду особенных талантов. Отвечая на вопросы, касающиеся дочери, отец поведал интересную подробность: оказывается Оникс, тетка-пифия, предсказала его жене рождение слепой дочери. «На ней наш род прервется, так напророчила она, – сказал отец, и в сердцах добавил. – Права была, проклятая». Доктора зашикали на него, он извинился перед комиссией и попросил, чтобы Ришу вывели. «Видеть ее не могу», – добавил он, и доктора поспешили избавиться от девушки, опасаясь, как бы родной отец не наговорил ей гадостей. Все доктора в этой тюрьме-больнице тряслись над ее душевным состоянием как над чем-то драгоценным.

В настоящем Риша проснулась к завтраку, как обычно, но Ами за столом не застала. Дежурившие по кухне товарки сказали, что ни свет ни заря она отправилась в подземную пещеру. Ришу ждала привычная утренняя канитель, и только после обеда она нашла минутку, чтобы сбегать повидаться с Шабо, но оказалось, что он до вечера занят на тренировках. Огорченная, Риша отправилась прогуляться по парку в одиночестве: ей было не по себе от поведения отца в будущем. Он никогда ее не жаловал, но никогда и не ругал так откровенно в лицо, и Риша гадала, что же такого могло приключиться, чтобы настолько сильно вывести из себя ее обычно сдержанного отца. Впервые в жизни ей было неуютно знать будущее – ведь она знала его только наполовину. Раздумывая, как поступить, чтобы выбраться из болота неведения, в которое угодила по собственной вине, Риша, наконец, сообразила, что можно сделать.

Ей требовался более глубокий уровень сосредоточенности. Чаще всего ей удавалось достичь его по юпитерам, предаваясь любимому занятию – работе со статуями, но в этот раз тяжелый разговор с Берилл перечеркнул все удовольствие. Оставался еще один способ, который здесь, живя в дворцовом бараке, Риша почти забросила. Но все же он мог помочь ей копнуть будущее поглубже.

Она развернулась и – по мере сил торопливо – заспешила обратно в барак к Шабо.

Испокон веков распределение было такое: мальчики становились агнцами и атаманами общин, а девочки – предсказательницами и Мудрыми матерями. Риша родилась слепой и потому относилась к третьей категории, ни то ни сё, пригодная к одной-единственной службе – мыть статуи. Таких как она, слепых девушек, конечно же, тоже обучали разным премудростям, но совершенно непонятно было, для чего – ведь ни к какому насущному практичному делу нельзя было приложить труд незрячих калек. Сами девушки никогда не обсуждали этот вопрос между собой, что несказанно Ришу удивляло; но поскольку не обсуждал никто другой, то и она, повинуясь негласному правилу, разговора на эту тему не заводила. И просто безропотно принимала существующий порядок как он есть.

В эту неделю все изменилось. И Рише понадобилось отправиться в соседский барак, где жили юные агнцы, потому что для них – обычных людей – было предусмотрено гораздо больше вариантов полезно провести досуг, чем для ничтожных мойщиц статуй. Риша знала об этом, поскольку Шабо, помня о ее страсти к гончарному делу, несколько раз водил ее в художественный кружок, где среди прочего желающие могли заниматься разными видами скульптуры. Преподавала там немолодая, но все еще бодрая и энергичная Порфира, Мудрая матерь, которая Ришу полюбила и часто хвалила за оригинальность и мастерство работ. Вахтеры в бараке тоже уже были знакомы с девушкой, и, конечно, удивились неурочному ее появлению и просьбе проводить ее в класс изящных искусств, однако перечить не стали. Учительница встретила ее тепло и на вопрос, нельзя ли немного позаниматься, позволила Рише утолить ее маленькую прихоть. И даже поставила ее в пример своим ученикам, у которых как раз проходил урок по созданию рабочей модели скульптуры.