Олег Князев - Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта

Мы вышли опять на верхнюю набережную. Оглянувшись назад к морю, глядя на белую вывеску с названием какого-то кафе внизу – «Аквамарин».

– Его уже снесли пару лет назад, а вывеска осталась, – Михаил добавил с энтузиазмом в голосе, что он надеется, что всё сделают затем лучше, чем было.

– Ведь и этого парка здесь не было раньше, а был, так называемый, Желтышевский пустырь – пустующие земли с самосевом и кустарниковыми зарослями. Принадлежал этому купцу сотню лет назад вместе с участком этого берега и обрывистым, каменистым пляжем. Он хотел осваивать эти земли, но здесь же, в конце 19-го века, произошёл огромный оползень с разрушением части дач и приусадебных участков тогдашней местной знати вблизи побережья.

– Эта территория, – он показал рукой дальше в сторону парка, – является давней оползневой зоной. И многие годы эти земли не осваивались по этой причине. Да и вообще, из-за неудобства застройки на этих землях: пересеченной местности, овражков, понижений и подвижек береговых склонов являлся трудно-осваиваемой зоной. Абразионный оползень, одним словом, – с озабоченностью в голосе проговорил Михаил.

– Это, вроде, так же, как и та гостиница с тем рестораном, где потом построили жилые апартаменты “Эдинбург”? – вспомнил я пояснения Мишки о подобном оползневом участке на другой стороне Ялты у Массандровского пляжа.

Михаил кивнул головой.

– Ну да. Он же местный. Эта тема актуальна для него, – понимал я внутренние переживания Михаила за его родной город.

Для меня, эта тема была, в общем, малоинтересна, чтобы спрашивать у него насчёт того купца и тех, дореволюционных, времён в истории Ялты.

– И здесь, так же, как и на Дарсане, – он махнул рукой в сторону набережной, – ялтинцы высаживали с 1947 по 1952 год тысячи деревьев и кустарниковых роз. Завезли плодороднейшей дерновой земли с Ай-Петри и жёлтого песка из-под Севастополя для прогулочных дорожек. Спланировали аллеи, дорожки, теневые площадки и цветники. Обсадили растениями и разбили городской парк, преобразовав окружающий ландшафт.

Мне трудно было представить себе “дикий” берег на месте Приморского пляжа, как и неосвоенные, заросшие кустарником и мелколесьем, земли, здесь, в этом самом парке нынешней красавицы Ялты. Тем более, что всё вокруг меня никак не напоминало о былой неустроенности этих территорий и, лишь теперь, после Мишкиных слов, я задумался о том, что всё это видимое растительно-цветочное изобилие здесь, как и по всему городу, было следствием давних целенаправленных усилий и огромного труда жителей этого солнечного города, направленных на озеленение и благоустройство этих земель, плоды которых воспринимаются их нынешними потомками и вот такими приезжими, вроде меня, как нечто само собой разумеющееся.

– Значит, строить высотки здесь нельзя? – полуутвердительно спросил я.

– Сейчас применяются новые технологии. С углубленным фундаментом и заливкой основания высокопрочным бетоном. Посмотрим, как оно будет потом, – в Мишкином голосе сквозило сомнение. – Да… Чехов бы очень удивился, увидев какой, в общем, комфортно-благоустроенной стала Ялта спустя столетие.

Отсюда, с высокой площадки на берегу, в промежутке между кустами тамариска, открывался отличный вид на море, бухту с маяком и побережье на противоположной стороне, где виднелся вдалеке кусочек Массандровского пляжа, залитого ярким жёлтым, контрастным светом заходящего солнца, зависшего на обрывистом краю горного амфитеатра.

– Но всё же, – продолжил Михаил, – для дальнейшего постоянного поддержания всей той первоначальной цветочной красоты парковой зоны, видно, не хватало средств. А потом, в перестроечные времена, последующим городским властям уже и не было дела до него, и времени. Парк, к сожалению, стал дичать и зарастать кустарником. Вроде, как стал, с виду, бесхозным. А потом его земли стали продаваться под застройку.

Он сказал это спокойно, без всякого осуждения или видимого сожаления – просто, как констатацию факта, рассказывая о том, что его беспокоило, как местного жителя. И закончил, в итоге, тирадой о том, что раньше на пляжах не было пивных и всяких там закусочных. Был дисциплинарный порядок и, даже, погранцы ночью освещали береговую линию здоровенным прожектором с погранзаставы после 9 вечера. Это уже потом понастроили все эти шалманы и питейные заведения, которые стали такими привычными здесь.

– Мишка, – восхитился я, – да тебе нужно книжку об истории Ялты написать, раз уж ты знаешь так много об её истории!

Ничего не говоря в ответ, Мишка лишь улыбнулся, сказав, что по рассказам старожилов, раньше, в 70–80е годы, приезжим приходилось выстаивать огромные очереди на комплексные обеды в немногочисленные городские столовые, чтобы поесть там, и народ тащил с собой снедь на пляжи, чтобы не терять времени, стоя в очередях. А на пляжах яблоку негде было упасть. Народ забивал лучшие места с утра и на весь день, чтобы не терять их, устраивали перекус, как в поезде, прямо на лежаках. К морю же шли по узким, деревянным, сворачиваемым, дорожкам или продирались с задних рядов через “тюленьи” лежбища тел. Так сказать, дикий отдых “по-советски”.

Я промолчал, слушая его саркастические замечания – меня всё устраивало сейчас в Ялте, и ворошить, копаться в том, как здесь было плохо или хорошо раньше, мне не хотелось.

– И, кстати, все, кто мог, покупали на старом овощном рынке в Ялте – сейчас там вещевой рынок – вкуснейшие пирожки с ливером, которые продавались в передвижных лотках с местного мясокомбината. По четыре копейки штука. Его потом закрыли в середине 60-х. Он был там же, на Московской, напротив овощного рынка. Там сейчас телефонная станция стоит. Мой отец до сих пор нахваливает их вкус, – продолжал он свой экскурс в прошлое Ялты.

Говоря эту и прочую информацию, он повёл меня в сторону огромной, красиво изогнутой кверху, раскидистой сосны.

Это, как я узнал от него, была пиния – “итальянка” с пышной шапкой-кроной игольчатых веток.

– Раньше, их было две, – с сожалением проговорил Михаил. Он остановился, рассказывая дальше об истории этого парка и его грандиозной реконструкции и перестройки уже в наше время, говоря, что лично его новый облик обновленного, пусть и на половину сокращённого по площади, парка, с шикарными жилыми комплексами, устраивает. Пусть и купить там жильё ему не по карману.

– Новые времена со старым сюжетом, как в чеховском “Вишнёвом саде”, – он, вроде, как, подытожил эту тему.

– И там, и здесь, – понял я его образное сравнение. – Да, впрочем, как и везде, по всей России. Новый господствующий класс. Кто с баблом, тот и на коне.

Продолжать эту ненужную мне тему я не хотел. Тем более, что у меня не было оснований для каких-то сетований и у Мишки, как я понимал— тоже. Хотя, конечно, мы оба были бы непрочь купить вот такие люксовые апартаменты, как в том жёлтого цвета, нарядно – выглядящем высотном доме, стоящим напротив нас на пригорке. Там виднелся какой-то высокий обелиск белого цвета с чьим-то барельефом. Приглядевшись, я узнал в нём всё того же вождя мирового пролетариата из канувшей в Лет’у эпохи. Невольно, я вспомнил Мишкин экспромт, который он выдал мне напротив памятника Ленину в начале набережной.