Арсений Зензин - Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой

Жить без конца, помышляет трусливый.

И от сражений бежит.

Только щадить, его старость не станет.

Если оружье не тронет его.

Сковавшая мир густая молочная пелена тумана была настолько плотна, что, казалось, стоило вытянуть руку – и сможешь её ухватить. Вокруг царила неестественная тишина, нарушаемая лишь тихими всплесками воды, потревоженной лопастями весел, но и они звучали подобно грому средь этого безмолвия.

Сквозь туманную завесу медленно шла боевая ладья, нет, это был не тяжёлый, подобно киту, драккар, что мог везти грозные хирды, это была молниеносная, уступающая своему родичу размерами, но превосходящая скоростью и манёвренностью снекка о двадцати пар весел. За каждым из которых, на скамье, что было сил налегая на отполированную рукоять, сидел суровый бородатый северянин. Высокий плечистый воин в чешуйчатом ламелляре или же кольчуге, покрытой накидками из шкур, дабы хоть как-то уберечь от ржи. Косматые все как одна светлые головы покрывали кованые из пластин шеломы с полумасками. У каждого под рукой оружие, меч или топор, а круглые окованные щиты закинуты на наружную сторону борта морского коня.

Впереди, держась за шею хищной драконьей морды, венчающей нос ладьи, стоял ярл Орм Сигурдсан. Сэконунг – так величали вождя этой бородатой ватаги, у таких ярлов, как он, не было дома, не было семьи – лишь корабли и хирд, сэконунг (буквально – конунг моря), чьей вотчиной, жильём и хозяйством до погребального костра был, есть и будет бескрайний водный простор. Совсем ещё молодой воин, с расправленными русыми волосами и коротко остриженной бородой, с залёгшей в серых стальных глазах печалью вечного странника.

Мощный, усеянный шрамами торс вождя покрывала клёпаная кожаная кираса без наплечников, вооружен же он был парой малых боевых топоров, один в петле на поясе, другой в свободной руке. Им он подавал сигналы, сидящему на скамье позади него войну, ну а тот дальше по цепочке до противоположного конца снекки. Где у правила восседал седой огромный словно медведь Эрик-кормщик, уже сороковую зиму бороздивший океаны. Морщась от такого способа навигации, как от зубной боли, кормщик все же поворачивал правило, зная, что так нужно, куда как проще было, если бы Орм командовал голосом но только не здесь, не среди этой потусторонней хмари, ведь не ведомо кто ещё мог обитать в ней, особенно вблизи берега.

Мимо бортов, подобно костякам, норовя подлезть под ладью, высились гнилые столбы, сваи, возвышавшиеся над спокойной речной гладью не более чем на четыре ладони. Некогда они служили опорой многочисленных причалов, а ныне горьким напоминанием былого величия. Их-то и высматривал Орм. Именно эти сгнившие пеньки олицетворяли конец их пути, занявшего почти три седмицы.

Почти три седмицы назад отплыл Орм со своим небольшим хирдом из Хьярхьялика, где коротал зиму на правах гостя у дальней родни, готовясь к этому непростому походу, на который мало кто отваживался, ведь направлялись они строго на север. В сторону, куда путь был заказан, в сторону древней прародины, покинутой пращурами.

Минуло уже два с половиной века с тех пор, как прадеды нынешних северян бежали с тогда ещё благословенной земли – да, именно бежали. Это была не лебединая дорога, когда не торопясь переселялись на новое место. Это был панический исход, оставляли всё, кроме людей, в ужасе уплывая как можно дальше. Вот только от чего бежал гордый народ – это теперешним праправнукам было неведомо, но эта тайна никогда не переставала будоражить сердца и умы наследников.

Семнадцать дней они шли под парусом, прорезая водную гладь, видать, старика Ньерда, бога морей, порадовали требы, принесённые пред отплытием, и духи океана были добры, а водная гладь спокойна. Покуда не достигли заветных берегов, скованных туманным пленом. Здесь же вошли в русло реки, направившись вглубь архипелага в поисках городища, указанного на древней карте, начертанной на полуистлевшей шкуре. Баснословную сумму, стоимость нового драккара, заплатил Орм старому скальду с Хальконира, чтобы только скопировать эту реликвию древних времен, передававшуюся в семье сказителя уже много поколений от отца к сыну.

Древняя родина предстала их глазам совсем не такой, какой они ожидали увидеть овеянную сказаниями землю пращуров. Чужая, холодная, и это в разгар лета, угнетающая своей безмолвной пустотой. Три дня снекка поднималась вверх по течению реки, погружённая в туманную хмарь и тишину. Ни птиц, ни зверя, даже рыбы в реке – и той не было. Лишь окружавший русло мёртвый, без единого листочка, лес, сухие ветки да искривлённые, словно в муке, стволы, покрытые плесенью. Приобретавшие средь белёсой хмари ужасные очертания, многократно дополненные суеверной фантазией.

Эта картина страшила команду, как и самого Орма, хладными постыдными нитями страха связывая сердца северных воинов, тех, что видом одних парусов своих ладей наводили ужас на все цивилизованные земли. Всё, что окружало ладью, казалось нереальным, словно они вторглись в само царство мёртвых, где безраздельно правит ужасная обликом своим богиня Хель, дочь Трикстера Локи и великанши Ангрбоды. Наполовину прекрасная, а на другую истлевшая женщина, что встретит всех тех, кто в посмертии будет лишён права отправиться в Вальхаллу и обречён на вечность в её царстве, с ужасом именуемым Хельхеймом.

И потому, скованные страхом, они спали, не снимая броней да при оружии, даже не покидая ладью. Пристав к какой-нибудь отмели у берега, выставляя в дозор чуть ли не половину команды. На случай, если упаси Асы сверху по течению реки, из тумана покажется костяной нос Нагльфара жуткого сотворённого из костей и ногтей корабля самой полумёртвой владычицы. Не было и речи о том, чтобы попытаться поохотиться, никто не решался углубиться под сень мертвых лесов, да и было ли там что промышлять, питались тем, что было взято с собой. День ото дня настроение команды становилось всё хуже и хуже, поползли шепотки, мол, зря они вообще решились на этот безумный поход, не врали скальды, что земли эти прокляты, не будет им здесь ни поживы, ни богатств, лишь бесславная смерть или того похуже.

Спокойным оставался лишь Орм, чья твёрдость держала дружину в узде, и Освальд-огнепоклонник. Втайне вождь был рад, что этот молчаливый жрец с острова Райсьярен был с ними. Облачённый, подобно Орму, в кирасу чёрной кожи, покрытую на плечах белёсой шкурой клыкастого горного кота, Освальд, чьё чисто выбритое лицо, как и руки, покрывали ожоги, большую часть плаванья провёл сидя на скамье, что на самом носу снекки. Задумчиво глядя в бескрайние морские просторы, он с хрустом сжимал-разжимал кулаки. Постукивая большими руническими перстнями червонного золота. Один на большом, другой на безымянном пальцах, и так на обеих руках. А когда перстни соприкасались друг с другом, меж ними вспыхивали снопы искр.