Екатерина Мекачима - За Северным ветром

Крушение Солнцеграда

Палуба «Верилада» была, в отличие от измазанных птичьим помётом пирсов, вымыта, и дерево блестело на вечернем солнце. Ставер повёл Витенега в сторону полубака [20] Палуба полубака – надстройка над верхней палубой в носовой части корабля. . На палубе, прислонившись спиной к грот-мачте [21] Грот-мачта – вторая мачта, считая от носа судна. , неподвижно сидели двое поморов. В белых рубахах, перетянутых широкими алыми поясами, они сидели с закрытыми глазами, положив свои массивные руки на колени. Когда кормчий поравнялся с кочедами, они, не поднимаясь и не открывая глаз, приветствовали Ставера лёгким наклоном головы, но в этом наклоне чувствовалось самое настоящее уважение. Ставер ответил им тем же, чем ещё больше удивил Витенега.

– Они сейчас разговаривают с «Вериладом», – шёпотом обратился Ставер к Витенегу, – рассказывают кораблю о празднике. Не будем им мешать. Тебя потом представлю им, ночью, когда Хорса чествовать все вместе будем.

Витенег хотел было возразить Ставеру, что, быть может, он в город к ночи вернётся, но не стал. Откуда знал старый кормчий, что в глубине души Витенег хотел остаться на корабле?

Витенег и Ставер поднялись на полубак. У борта, повернувшись лицом к Солнцеграду, стоял высокий человек в белом платье волхва. Его чёрные, с проседью, перехваченные медным обручем волосы развевал ветер.

– Приветствую тебя, помор по призванию, и тебя, дорогой моему сердцу кормчий, – мягко проговорил черноволосый волхв, продолжая смотреть на раскинувшийся пейзаж.

Пейзаж действительно великолепен, подумал Витенег. Сквозь паутину мачт и сизого дыма праздничных огней сверкали многочисленные огни Идры. Дальние, бывшие у самых стен Солнцеграда, строения надводного города-порта растворялись в тумане. Сама столица вырастала из призрачного марева огня и дыма грандиозным монументом, скалой с изящными очертаниями теремов и Свагоборов. Силуэты гигантских мостов, связывающих между собой стольные острова, дрожали в вечернем воздухе. В небе парили чайки и альбатросы.

– Гой еси, волхв Мирин. – Кормчий поприветствовал стоявшего человека лёгким кивком головы. Волхв обернулся. Мирин, хоть был и намного старше Витенега, но так же крепко сложён. Чёрные волосы волхва лишь немного тронула седина, карие глаза смотрели зорко – начинающий стареть царственный красавец. На мощной груди покоилось множество оберегов.

– Волхв? – переспросил Витенег. Его взгляды на естественное положение вещей, в котором кормчий судна должен быть сильным моряком, а волхв – дряхлым стариком, рушились.

Мирин, переглянувшись со Ставером, кивнул.

– Волхв, которого спас корабль. – Голос Мирина оказался на удивление сильным.

– Тебя спас корабль, а не люди на нём? – недоверчиво переспросил Витенег.

– Корабль спас и их, – пространно ответил Мирин. Он помолчал, внимательно вглядываясь в лицо Витенега. От взгляда глубоких карих глаз Витенегу стало не по себе. – Корабль спасет и тебя, – наконец заключил волхв.

Происходящее было всё больше не по душе Витенегу. Он непроизвольно отошел к фок-мачте [22] Фок-мачта – первая мачта, считая от носа суда (располагается на полубаке). . Этот волхв, Мирин, и его кормчий, Ставер, казались бывшему стражнику ненастоящими. Уж больно просто Ставер предложил Витенегу работу, и уж больно богатым, по-царски богатым, оказалось его судно. Витенег хотел было уйти и оставить затею стать помором, но ноги будто приросли к палубе, а спина – к мачте. Хотел заговорить – не вышло. Тело сковал ледяной страх. Не в силах пошевелиться, Витенег наблюдал, как покидают палубу высокий мужчина и сухой старик с ящерицей на плече. Что-то в их движениях было такое, что нельзя описать словами. Двигались они будто во сне: парили, а не ступали по палубе. Что это? Морок? Медовуха? Кто эти двое? Витенег попробовал двинуться, чтобы посмотреть на тех кочед, что сидели у грот-мачты, но не вышло. Тело не слушалось его.

Страх сменился ужасом: такую ворожбу Витенег никогда не встречал. Он вновь попробовал освободиться, но у него вновь ничего не получилось. Он бежал, оставаясь на месте. Витенег кричал. Без голоса, не открывая уст. Он звал Богов, но Боги не слышали. Сковавший тело ужас превратился в панику, паника – в злость, которая сменилась, наконец, безразличием. Витенег потерял счёт времени: мужчина не знал, сколько он простоял прикованным к кораблю. Вот так, наверное, и становятся кочедами, думал бывший страж. Сначала приковывают к кораблю тело, потом – дух. Вместе с духом отдаётся судну воля. И такой человек действительно становится душой корабля. Наверное, душа корабля соткана из множества повязанных странной ворожбой человеческих душ. Ох, хитер оказался этот Ставер. Сам-то он, интересно, кто? Точно уж не кормчий. Надо было сразу распознать подвох, ещё в пивной, что морской волк не может быть таким тщедушным и добрым. На суда просто так не попадают, поморов готовят не один год. А он поверил ему, поверил, как неразумное дитя.

Понурив голову в размышления, Витенег не заметил, как настала долгожданная ясная ночь. Сварогина вывело из задумчивости странное движение половиц. Витенег смотрел под ноги и видел, как наклоняется пол. Сначала это было даже забавно. Поверхность палубы то и дело меняла своё положение, как огромные детские качели. Но вдруг мужчина почувствовал, что происходит нечто ещё более ужасное, чем его пленение. С трудом подняв взгляд, Витенег замер. Море дыбилось, надувалось, пенилось под накалом сильного ветра. Огни Идры неистово плясали, пламя вздымалось от ветра, разгоралось и переходило с одного строения на другое. Пожар. Огонь охватывал Идру – порт горел, а внук Стрибога отчаянно пытался разнести по миру облака дыма. «Верилад» более не был пришвартован к пирсу. Корабль несло в открытое, взбесившееся море. Если бы мужчина мог двигаться, им овладела бы паника. Но Витенег был обездвижен, нем и совершенно один. Он мог лишь наблюдать за развернувшимся действием.

Вода то и дело окатывала с ног до головы: только огромные размеры корабля не давали ему захлебнуться в море. Море шипело, будто ядовитая змея, ветер свистел и выл. Но небо… Небо оставалось предательски чистым. Две луны, алая и серебристая, будто два божественных глаза, безучастно взирали на происходящее. Вместе с ними наблюдало и солнце. Что же Боги себе позволяют?

Когда накал стихии достиг своего апогея, вдалеке, среди волн, мелькнуло нечто. Нечто, что отозвалось в глубине души подлинным страхом. Нечто такое, что смертным видеть нельзя. Витенег чувствовал пронзающий, ледяной, животный ужас, но, будто наперекор ему, продолжал вглядываться в пучину. Сварогин даже подумал, что быть прикованным к полу и мачте корабля в такую минуту очень хорошо и безопасно. Неужели его пленили для того, чтобы он выжил? Ведь судя по тому, какой огонь охватил Идру, выживших в этом пожарище мало.