Джон Морган - Слабым здесь не место. Охота

Ладони Астисии изящно скользнули под рубаху и легли на грудь Тархельгасу. Она замерла, чувствуя каждый удар его сердца, растягивая момент настолько, насколько это было возможно. Тархельгас не торопил ее, пропуская через себя всю ту любовь, которой Астисия пыталась одарить его.

Он склонил голову, она подалась вперед, чтобы они вновь поцеловались, словно в первый раз.

Невинно.

Тархельгас подумал, что только сейчас начал впервые жить по-настоящему. Ее губы, ладони на груди, тонкий аромат тела и легкая дрожь. Все ощущалось во сто крат сильнее.

Каждая эмоция.

А потом, так же внезапно, как прорывается плотина, через затуманенное сознание Тархельгаса вырвался разрубающий все и вся не просто голос, а безликий хор нескончаемого множества.

Он отпрянул от принцессы не то от боли, не то от внезапного осознания того, что сотворил, сам того не ведая.

– Нет, Астисия. Остановись, – выговорил юноша, едва голоса умолкли настолько, чтобы он смог различить свою собственную речь.

Принцессе пришлось сделать над собой усилие. Она еще сама находилась под властью захлестнувших ее эмоций.

– Ты ведь хочешь этого не меньше меня?

Она только попыталась сделать шаг ему навстречу, как тот сразу отступил.

– Ты не предназначена мне. Я лишь третий. Даже не второй. Подобное поведение запрещает кодекс, – Тархельгас повторил слова голосов и начинал в них верить. Будто они обладали силой молитвы безликих жрецов. – Если кто узнает…

– Моя мать всегда знала, – призналась Астисия, из последних сил сдерживая себя. – Я делилась с ней каждой нашей встречей, и она не была против.

– Не была против общения, – в нем заговорил не Тархельгас, а член касты Тибурон и ее будущий глава. – Ты же предлагаешь мне нарушить порядок, зародившийся с момента слияния каст. И ради чего?

Едва ли он до конца понял, что сказал.

А вот Астисия прекрасно уловила его мысль, ответив такой пощечиной, что сама не ожидала, сколько злости, разочарования и отчаянья вложит в удар.

Повисло молчание. Главные слова были произнесены. И лишь зеленые глаза горели нескрываемой ненавистью, обвиняя Тархельгаса в предательстве.

– Ради чего, – она повторила два слова, определившие все. Не спрашивала, не утверждала. Лишь произнесла.

И после стала молча собирать те немногие вещи, что Тархельгас успел снять с нее, в то время как он не мог не только заговорить с ней, но и посмотреть на девушку. Подобное сейчас было за гранью его возможностей.

Голоса, Астисия, кодекс.

Он словно потерял самого себя, разрываемый на части тем, что всегда помогало ему. Сознание рухнуло в бурлящую реку, унося все мысли и ощущения реальности прочь, разбивая их о камни, лежавшие на дне.

Тархельгас лишь смутно помнил, как, плача, убежала Астисия. Потерянный, он медленно оделся, а после направился в сторону родового имения, все время повторяя один-единственный вопрос.

Ради чего?

1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Отмороженные Пальцы

– Ради чего столько смертей, Тархель?

Сознание вернулось так внезапно, что он едва не рухнул со стула, услышав голос покойной жены. Спустя столько кровавых пар он помнил все, вплоть до ее интонации, словно еще утром разговаривал с ней.

Пришлось дотянуться до древесного самогона и осушить до краев наполненную стопку, чтобы прийти в себя, отстранившись глухой стеной от тяготящего прошлого.

Дальше стало легче.

Он нормально сел на стул, с которого почти грохнулся, вытерев сухими руками лицо в попытке окончательно прогнать видения.

Взгляд почти случайно упал на горевшую свечу. Тархельгас с неким удивлением осознал, что, судя по меткам, он проспал часа четыре. А когда шум голосов в ушах стих до далекого неразличимого шепота, заметил, насколько в очаге стало людно.

Грубая возня повсюду, разговоры о продажных начальниках соседнего откатника, жалобы на жизнь, спор, который вскоре перерастет в драку, злость из-за задержанного расчета, бесконечная пьянка и вонь пропотевших лесорубов. Все это сливалось в своеобразную мелодию котла, но кто бы ни играл ее, как бы ни менялись ноты и инструменты, подобным невозможно насладиться при всем желании. Максимум – заглушить отвращение самогоном.

Возможно, Тархельгас так бы и поступил, да только сейчас понял, что, пока спал, выронил топор из рук. Удивительно, что никто не попытался стащить его или, того хуже, прикончить ничего не подозревающего путника.

Тот просто валялся под столом.

Тархельгас потянулся за топором в тот момент, когда в очаг зашел очередной посетитель, и заметно отличался от местных. Гость, попавший сюда по ошибке, выделялся из толпы так же сильно, как алое пятно крови резонирует со снежным покрывалом.

Парнишке было около двадцати кровавых пар от роду. Несмотря на путешествие по котлам, тот старался следить за собой, оставаясь по возможности гладко выбрит и причесан. Дорогие, но практичные одежды еще не познали тяготы местных земель, и, значит, он не мог пробыть здесь больше трех-четырех лун. Всего лишь потертые перчатки да порванный в двух местах и наспех зашитый плащ.

Очаг не замер при виде парнишки, разодетого словно на парад, однако мелодия заведения изменилась.

Тот, будто не замечая угрозы, проигнорировал их внимание, но, расстегнув теплый плащ, все же положил руку на эфес полуторного меча, словно по привычке, а не из страха.

Он направился к хозяину очага за стойкой.

Укрывшись так, чтобы и дальше оставаться незаметным, Тархельгас продолжал наблюдать за парнишкой, и не только потому, что он походил на жителя столицы. Его лицо казалось знакомым.

Охотник постарался отстраниться от постороннего шума в очаге в попытке разобрать, о чем говорят хозяин и странный путник.

– Доброго лика. И да прибудут с вами ВсеОтец и Мать наша.

Старик слегка опешил от услышанной любезности, взглянув на парня как на диковинку. А увидев на столе металл, явно больше того, что он мог тому предложить, и вовсе потерял дар речи.

Серебряник тускло мерцал в свете языков пламени.

– Что бы ни искал, здесь ты этого не найдешь. Ни девок, ни добротного самогона, ни кровавого порошка.

– Как насчет информации?

– Сложно представить, кого нужно предать за такой металл.

– Я ищу человека по имени Тархельгас из касты Тибурон. Он охотник, и, возможно, вы знаете его как Рыцаря Воющего Ущелья.

Парень полез в карман на поясе и, доставая какие-то бумаги, отодвинул плащ настолько, что Тархельгас смог различить кинжал с выгравированной руной «Верность» на рукояти.

Значит, каста Балес. Но где и когда он успел перейти им дорогу, раз его вдруг начали разыскивать?

К сожалению, память не торопилась с ответом.