Петр Ингвин - Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном

В ответ – полная оптимизма улыбка бродячей собаки, застрявшей в ступоре от непонимания, что ее вскорости ждет: то ли пинок, то ли косточка.

– Да, – сказал я.

Ударило тишиной. И, через вечность:

– Я тоже.

Мое молчание и старательно-ровное дыхание намекали, что разговор завершен. Любопытство удовлетворено? Спокойной ночи.

Не тут-то было.

– Чего же мы ждем?

– Когда рак на горе свистнет.

– Кто-кто?

– Турук Макто!

– А это кто?

– Никто. Зактокала.

Обидеть не получилось. Повыбирав между обидой и прочими чувствами, царевна тихонько толкнула меня в бедро:

– Ты же не спишь.

– Но очень хочу.

– Ты сказал, что хочешь меня поцеловать. Как мне кажется, более спокойной и счастливой возможности не будет. Возможно, никогда не будет.

– Я тебя уже целовал. – От скрежета моих зубов перевернулись черви в земле. – И на бревне перед местными, и прошлой ночью, и раньше, когда Варвара устроила бардак с двумя обнимавшимися кругами.

– Там ты меня даже не помнишь. Какой я была по счету, в каком кругу? Молчишь? Ты даже не знал, что есть какая-то Марианна – тихая, неприметная, тогда еще абсолютная безымяшка. А прошлой ночью… – Глухой томный голос необъяснимо съежился и потускнел. – Прошлой ночью ты был не со мной. Даже вспоминать не хочу. А вот на бревне…

Боже, хоть бы эта пауза продлилась вечно!

Нет, вспоминавшая с закрытыми глазами царевна продолжила пытку искушением:

– На бревне ты был искренним. Не играл роль.

– Ты видела, как я целовал Майю на дереве?

Понуро упало:

– И что?

– Там я тоже был искренним.

– Ты думал, что жизнь закончена.

– А сейчас у нас все впереди.

– Обещаешь?

– Что?

– Что у нас с тобой все впереди.

Вот так и попадаются в ловушки люди слова.

– Столько всего пережили, – пробурчал я. – Коню понятно, что впереди нас ждет не меньше. Однозначно. У нас будет не все, но много, а много – это немало. Не раскручивай меня на то, к чему я не готов… внутренне. Будет только хуже.

– Думаешь, еще один поцелуй что-то изменит в наших отношениях?

– А ты думаешь – нет?

Я выдернул руку и отвернулся. И больше не поворачивался.

Уехавший из крепости отряд вернулся к утру. Нас разбудили, накормили и под присмотром Вешняка вывели перед неровным строем солдат. Во дворе ржали лошади, с них сгружали тела Пафнутия и Кудряша. Один из воинов ссадил сидевшую перед ним девчонку, возрастом чуть старше покойного мальчика и похожую на него. Пухленькая, светленькая лицом и темненькая цветом ниспадавшей за спину длинной косы, она была одета в такой же, как у нас с Марианной, балахонистый сарафан без рукавов и пояса. Как понимаю, это местная детско-подростковая одежда, вроде лоскута-пончо долинников. Обувь отсутствовала. Насупившись, девочка спряталась за солдат, ее маленькие, узко посаженые глазки не отрываясь глядели на нас. Донеслись тихие переговоры Вешняка с прибывшими:

– Когда будет конязь?

– Сказано, что едет. А насчет этих… – Несколько взглядов переместились на нас, стоявших перед всеми как экспонаты на выставке. – Мальчишки их тоже встречали. Точно, брат и сестра. Только имя перепутали, говорят, что вроде бы Васей кликали. Напутали. Что Вася, что Ваня, один крен – в старину. Девки тоже видели. Ухмылялись и намекали, что брат с сестрой такими вещами, вообще-то, не занимаются.

– Какими?

– Голышом по лесу не бродят, от людей не прячутся. Мальчишки тоже сказали, что у парочки из одежды была только повязка у братца.

Озадаченный Вешняк оглянулся на меня:

– Вань, проясни-ка ситуацию.

Четверо воинов на всякий случай взяли нас в кольцо. Командир приблизился, его кисть с намеком потеребила рукоять меча.

– На нас ушкурники напали. Ночью. – По сочинениям у меня всегда была пятерка. – В каком виде спали, в том и сползли потихоньку в воду с противоположного борта.

Что-то я ляпнул не то. Воины задумчиво переглядывались, командир вскинул бровь:

– Спите без одежды?

Доверием даже не пахло. Вчерашнее доброжелательство как корова слизала, лица на нас смотрели злые, суровые.

От Марианны полыхнуло жаром, щеки пошли пятнами.

– Если жарко, то да, – поспешно объяснил я.

– И вся команда так?

Воины ухмыльнулись, но напряжение только усилилось.

– Мы спали отдельно от команды, закутанными в простыни. Нас разбудили и помогли перебраться через борт. В воде простыни пришлось бросить.

– Сынок, сказки будешь рассказывать сестричке или кто она тебе там. На палубе холодно, потому что, во-первых, река, во-вторых, ночь, в третьих, декабрь. Слова о жаре можешь вставить себе…

– Нас везли в трюме… в чердаке. – Слово вспомнилось вовремя и прозвучало вроде бы правильно, вопросов не возникло. – Всю семью. Мы… беженцы.

Солдаты скривили губы:

– И здесь они. Скоро все заполонят. Чертова дикая империя. Не мучь мальцов, Глазун, им и так досталось.

Гроза прошла мимо. Командир, названный Глазуном, поинтересовался вполне добродушно:

– Вам сколько годков?

– Четырнадцать! – помня слова толстяка о браке с пятнадцати, выдохнула Марианна.

– И мне.

Царевна покосилась на меня, с удовольствием поняв, что я не хочу жениться и не смогу, даже если предложат или заставят.

– Близнецы, что ли? – сопоставил Глазун полученные факты.

– Двойняшки.

– А не похожи.

– У нас разные отцы, – влезла царевна.

Еще пихнулась в ответ на мой щипок. Ее глаза гневно зыркнули: тупым солдафонам объясняю очевидное!

При первой возможности нужно провести ликбез: что можно говорить, а чего вообще не касаться. Впрочем, в мужском мире царевне лучше вообще зашить рот, а еще лучше зашить вообще все, и я буду спокоен: до нашего возвращения с подопечной ничего не случится.

Глазун ехидно переглянулся со своими: обычно такую информацию не разбалтывают направо и налево, это семейный секрет, но что взять с глупой девчонки.

Марианна ничего не поняла.

– Конязь! – громко разнеслось со стены крепости.

Что такое цунами по сравнению с приездом начальства? Всех смело, как гигантской волной, но разбросало строго по рабочим местам. Вешняк унесся к воротам, всадники – к оставленным коням. О нас словно бы забыли.

Не забыли. Сзади приблизился хмурый богатырь с мечом наголо:

– Стойте где стоите. Конязя приветствовать поклоном, любое резкое движение приравнивается к нападению, если вас о чем-то спросят – отвечать по делу и не шевелясь.

Свита местного начальника состояла из десятка дружинников. Упакованы они были не хуже заречных царберов: доспехи блестели начищенным металлом, на шлемах распушили хвосты плюмажи неизвестного происхождения, коней покрывали попоны в сине-белых тонах. Точнее, синие с белой каймой. Так же была раскрашена накидка конязя. Гром конского топота смешивался с лязгом бронзы – словно котов увешали консервными банками и подожгли хвосты, только коты были размером с гиппопотамов.