Наталья Татарин - Эффект нереальности

– Смотри-ка, Женька. Твоя комната встречает тебя, – хохотнул отец и поставил мои чемоданы на пол, – у тебя самая лучшая комната. Здесь есть даже отдельный туалет. Мы поставили там еще раковину. Так что сможешь наводить марафет.

Папа отдернул штору и открыл окно.

– Смотри, какой вид, лес…река, – отец со свистом вдохнул воздух, который ворвался в окно, шевеля тюль. Рыжие папины усы растопорщились от удовольствия. Его мечта о своем доме сбылась. Папа был счастлив. Он постоял у окна, с грохотом захлопнул створку и обнял меня.

– Устраивайся. Теперь это все твое, – отец театрально развел руки. Я рассмеялась. Очень уж комично выглядел в тот момент мой рыжеволосый коренастый папа. Он снова меня обнял, звучно чмокнул в щеку и вышел, аккуратно притворив дверь.

В комнате еще было достаточно светло, но на улице уже властвовали майские сумерки. Я включила настольную лампу. В комнате было уютно. Большая кровать была усыпана подушками. Любовь к ним в маме неистребима. Поместился и стол, где можно сидеть с ноутбуком и делать уроки, и небольшой комод. А еще у окна стоял старинный шифоньер.

Он как-то странно смотрелся на фоне современной мебели. Огромный, трехстворчатый шкаф темно-коричневого цвета. Он стоял возле окна, но не вплотную, а на расстоянии где-то пятидесяти сантиметров. Между ним и окном на стене висела крошечная картина. Я подошла к шкафу, чтобы рассмотреть детально, но увидела самый обычный отрывной календарь. На листке значилось третье мая. Как интересно. Ведь сегодня именно третье мая. Люблю весну, а особенно май. Конец учебного года, майские жуки летают (да-да, я большой любитель их половить, хотя мама говорит, что я уже слишком взрослая бегать с метелкой по улице в погоне за этими насекомыми), березовый сок, первые одуванчики. Все-таки папа большой оригинал. Повесил отрывной календарь в такое неудобное место.

Остаток вечера я посвятила разбору вещей. Многие вещи удалось сложить в комод. Но я была бы не девочка, если бы все мои наряды благополучно вошли только туда. Вот тогда мой взор обратился к гиганту шифоньеру. Что это шкаф остался от Нюшенки – не оставалось сомнений. Вряд ли мама купила бы такую громоздкую мебель сама. Я уже подошла к нему с охапкой платьев, как откуда-то раздалось мяуканье. Мой кот пришел после переезда в себя и требовал войти в мою комнату. Я бросила вещи на кровать и открыла дверь. Кот неслышными шагами вошел в спальню и громко урча, начал крутиться вокруг меня. Я потрепала его за ухом, прижала к себе и посадила на кровать.

– Посиди здесь, сейчас я закончу, и ляжем спать, – сказала я Коту, и, подхватив плечики с платьями, подошла к шкафу. Я распахнула старинные створки шифоньера, и начала развешивать наряды, когда почувствовала, как Кот пушистой шерстью трется о мои ноги. Мне стало щекотно, и я расхохоталась.

– Кот, прекрати, прекрати мне щекотно, – отскочила я и увидела Кота, сидящего на кровати. Его шерсть встала на загривке, зрачки расширились, его хвост нервно бил по покрывалу. Он утробно заурчал. Я громко завизжала и запрыгнула на кровать. Где-то внизу послышался топот. Через секунду дверь распахнулась, и в комнату ворвался папа.

Несколько минут спустя мы уже сидели внизу в кухне. Я пила теплое молоко, и пыталась доказать родителям что в комнате кто-то был. Ведь Кот тоже видел. Но в данный момент кошак спокойно спал в кресле и даже не пытался подтвердить мои слова. А мог бы поурчать для вида.

– Милая, у твоего кота стресс. Кстати, давай его хоть Васькой будем звать, а то животина бедная без имени, – крякнул папа.

– Его зовут Кот. Ему нравится,– мрачно ответила я, – папа, ты мне не веришь да? Там кто-то был.

Мама подлила мне молока.

– Хочешь, я с тобой сегодня лягу, – участливо спросила мама, – на новом месте тебе просто непривычно, может даже страшно. Папа не докрыл окно, ветерок пощекотал тебя, – все это мама говорила лаковым голосом, гладя меня по голове. Так обычно разговаривают с умственно отсталыми.

– Мам, мне шестнадцать. Не надо со мной спать, – еще больше помрачнев, ответила я, – все нормально. Мы с Котом не пропадем.

– Если что – кричи! – Воинственно заявил папа, выпятив грудь, – Ори как резаная. Я спасу.

Это прозвучало так пафосно, а вид у папы был такой смешной, что я невольно рассмеялась. Ну, может мне и показалось. Вполне. С кем не бывает. Я взяла сонного Кота подмышку и пожелала родителям спокойной ночи. Они торжественно проводили меня до комнаты, мама поцеловала меня, папа потрепал по волосам. Кот уютно устроился в ногах.

– Если что, ори, – подмигнул папа с порога, а мама перекрестила меня. Дверь закрылась. Мы с Котом остались одни.

Я честно закрыла глаза, укрылась почти с головой и попыталась уснуть. Через пару минут я приоткрыла один глаз и посмотрела. Через окно падал свет с улицы, где-то залаяла собака, черной громадой высился шифоньер. На столе заряжался телефон. Ничего необычного, тишина. Я почувствовала, как расслабляюсь. Мои веки стали тяжелыми, и я медленно провалилась в сон.

Последующие несколько дней прошли без происшествий. Я окончательно привыкла к своей комнате, к новому виду за окном, и, как сказал папа «обжилась». Вернее обжились мы все. Даже Кот. Утром седьмого мая мне позвонила моя подруга Ритка. Ритка была, как говорила мама, из категории «горшочных» друзей. Мы познакомились в яслях, сидя на соседних горшках. Потом пошли в один класс. И вот уже целых четырнадцать лет мы вместе. Для меня в мои шестнадцать это была почти целая жизнь.

– Женюха, как хочешь, но я сегодня собираюсь прийти к тебе в гости. С мороженым, кучей мороженого, – заговорщицким тоном сказала моя подруга, шумно дыша в трубку. Судя по тому, как пыхтела Ритка, она была на пробежке. Маргарита являла собой ту породу людей, которые вечно худеют и вечно хотят много и вкусно поесть. Но если кому-то очень повезло с метаболизмом, и съеденное сгорало как в топке мартена, то с Риткой этот номер не проходил. Рита была обладательницей приятных округлых форм, мягкого овала лица, без модных острых скул и впалых щек. Круглые щечки Маргариты прекрасно гармонировали с ее округлой полноватой фигуркой, но самой хозяйке доставляли массу страданий. Рита с попеременным успехом сидела на различных диетах, питалась одной гречкой, пила литрами кефир с толченой петрушкой, до потери пульса тренировалась в зале, чтобы в один прекрасный момент, заливаясь горючими слезами, наворачивать булку с творогом, макароны с сыром, и на десерт рожок мороженого. В этом была вся Рита. Хорошистка в учебе, хохотушка, и моя лучшая подруга. И вот сейчас я слышала страдальческое пыхтение, Ритка бежала никак не меньше пяти километров, чтобы вознаградить себя мороженым. Человек парадокс.