Владислава Николаева - Русланиада

Я огляделся по сторонам и застыл. Юродивый стоял посреди комнаты, мешая всем, и чесал затылок. Настораживало, как прямо он держался. Ларец не даёт умереть и только, от боли он не избавляет. Лужённый у юродивого желудок.

Хозяйка тоже смотрела на него с подозрением, даже упустила из виду, что я замешкался без дела. Одежда на ней была другая, и шаровары, и халат, и туфли, и узкая повязка на груди, которая едва ли пострадала во вчерашнем безобразии. Кому-то сегодня предстоит отстирывать соляные разводы с дорогой ткани… Знал бы, на что пойдут мои труды, вообще бы соли не клал…

Наконец, я сообразил, что мне делать, и поспешил в кладовую. Дверь оставил полуоткрытой – боюсь закрытых помещений, страшно, безвыходно, одиноко. Куда лучше в больших светлых комнатах хозяйской части.

Из залы доносились звуки ударов и злая ругань. Хозяйка принялась учить жизни. Кого именно она выбрала для битья, раздумывать не приходилось. Через некоторое время всё стихло.

Я уселся в уголке перебирать семена. Занятие было удивительно мирным и успокаивающим, можно было ни о чём не думать и не смотреть по сторонам. Прягва, дорсо, морва, кальма, морва, морва, дорсо, прягва, кальма, кальма, кальма, кальма, дорсо, кальма, прягва, дорсо, прягва, кальма, морва, кальма, прягва, дорсо, прягва… Мы сразу собирали их в четыре мешка, но хозяйка специально смешала. Дорсо, кальма, прягва, прягва, дорсо, прягва… Зёрнышко к зёрнышку. Прягва, дорсо, дорсо, кальма, прягва, дорсо, морва, морва, дорсо, прягва, дорсо, кальма, прягва, морва, дорсо…

Так и просидел до вечера. Старался ни о чём не думать. Ни о погубленных трудах, ни о дорогой ткани нарядов колдуньи, которые могут полинять и вытянуться от стирки, ни ноющих суставах.

– В ларец, живо! – распорядилась хозяйка. Я поспешил на голос.

Крышка захлопывалась неслышно и невидимо и открывалась также. В ларце мысли вернулись. Я позабыл времена, когда мог заснуть. Не знаю, сколько мне лет. Должно быть, много. Руки уже не те, суставы распухли, да и бессонница зачастила.

Моя память содержит тысячи ужасно похожих и непохожих дней. Безвременье ларца выплёвывает меня в утро и проглатывает вечером по приказу колдуньи. Когда-то я ненавидел её, но с возрастом пылкие страсти во мне поутихли. Раньше я представлял, как она умирает, пронзённая мечом. Сейчас я понимаю, что это блажь. За годы она не состарилась ни на день и нисколько не изменилась нравом, в отличие от меня. Я стал мудрее и сдержаннее. Вот и о юнце стоило позабыть, убогий ведь не со зла. В убогих, говорят, зла ни грамма. Они всё делают по недоумению – соображают долго, да не метко. Долго ему на свете не задержаться. Полтора дня в услужении и второе избиение. Своеобразное достижение. Не заметил, вернулся ли он в ларец, но да это часто можно узнать только утром.

Стоило немного успокоиться, и утро пришло в два раза быстрее, чем вчера. Я размял скрипучие коленки. Сегодня было сносно, можно было и на улице поработать.

Хозяйка налетела как фурия. Сдёрнула туфельку без задника с узкой ступни. Железный кончик каблучка замелькал в воздухе. Юродивый пережил вчерашний день, но я похоже упустил из виду его новую провинность, погрузившись в умиротворяющий разбор семян. Тонкая рука безжалостно колотила беззащитное плечо.

– Ааааааа!!! – в ярости завизжала хозяйка, не видя в глазах жертвы ни страха, ни боли.

Умный бы покорился, дал колдунье почувствовать, что она владеет ситуацией, хотя бы чтобы она прекратила побои. У хозяйки тяжёлая рука. Не всякий мужчина сможет ударить кастетом с такой силой и злостью, как она туфелькой. Юродивому ума не хватало покориться, в отличие от здоровья. Стоял, не двигаясь с места, и тупо и упёрто смотрел на колдунью. Видимо, часто бивали. Во всяком случае, обращение хозяйки его ничуть не удивляло.

– Ааааа! – вскрикнула хозяйка, швыряя туфлю в окно. – АААААААА!!! – заголосила она, оглушая. Её уже было не удержать. Она оттягивала вниз полу платья и прыгала на месте. – ААААААААААААААААААААААААА!!!

Стекла задрожали в рамах.

– ААААААААААААААААААААААААААААА!!!

– ААААААААААААААААААААААА!!!

Стёкла вылетели из рам одно за другим. Осколки посыпались на улицу, стеклянным градом, уничтожая цветник.

Я не мог более выносить этот звук – заткнул уши пальцами. Они были мокрые. Недоуменно посмотрел на руки – кровь. Колени подкосились, я рухнул на пол, как подрубленный.

Как спелые орехи посыпались светильники из ларты. Нехорошо, ларта мягкая, если помнётся, потом не выправишь, чтобы незаметно вышло. Хозяин расстроится.

– ААААААААААААА!!!!!

– ААААААААААА!!!АААААААААААА!!!

Колдунья кричала и кричала, кричала и кричала, кричала, кричала, кричала, кричала, КРИЧАЛА, КРИЧАЛА!!!

Каким-то чудом я совладал с собой и выбрался из комнаты, как жалкое побитое животное, на четвереньках, прижимаясь к стенке.

– ААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– ААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!

Парень остался в зале. Ну вот и пришёл его конец.

– ЧТОБТЫПРОВАЛИЛСЯ! ЧТОБТЫСГИНУЛ! ЧТОБТЫСДОХ! ЧТОБТЫВЫПЛАКАЛ ГЛАЗА!ЧТОБТВОИКИШКИПОВЫЛАЗИЛИ!ЧТОБТЫИМИПОДАВИЛСЯ!ЧТОБТЫИМИПОДАВИЛСЯИСДОХ!! СДОХНИ!!!СДОХНИ!!!СДОХНИ!!!!!!!!!

У меня внутри всё перевернулось – какой ужасный конец. Никогда прежде я не видел хозяйку в такой ярости. Да что же он мог натворить? Дурак! Надо было покориться, не надо было упираться лбом и доводить хозяйку до исступления. Она не просто так зовётся колдуньей – её угрозы сбываются. Простые смертные не вступают с ней в спор, и только один человек имеет право с ней не соглашаться – хозяин, достойнейший из людей, которому и подчиняется наинедостойнейшая из женщин. Как уже сказано – любовь.

– СДОХНИ!СДОХНИМЕРЗАВЕЦ!СДОХНИУРОД!!!!!!!!!!!!

Юродивый вышел заплетающимися ногами – мы в ужасе смотрели на него. Каждый схоронился как мог – под столы, под лавки, на худой конец вжался в стену. Никто из нас не желал видеть эту смерть. Он смотрел прямо перед собой, кадык дернулся. Сейчас начнётся. Я зажмурился. В тишине раздался странный звук. Я вжал голову в плечи и ещё сильнее зажмурился. Было тихо, странно тихо, подозрительно тихо, невероятно тихо.

Я не решался открыть глаза, меньше всего мне улыбалось любопытства ради раньше времени открыть глаза, чтобы увидеть картину, которая будет до конца жизни преследовать меня в неосязаемой черноте ларца.

Как же тихо. Никто рядом не шевелился, хотя один определённо должен был. Кляня себя на чём свет стоит, я отчаянно распахнул глаза.

Юродивый сидел, где прежде стоял. На лице застыло недоумение. Спустя мгновение я понял – живой. Как? Он дважды рассеянно моргнул.

Я тоже сел, оглядываясь. Зал был разрушен. Нет-нет, стены стояли, но и только. Всё остальное было в плачевном состоянии, грязное, поломанное. Часть вещей вылетела в окно вслед за стёклами. Прекрасная посуда превратилась в черепки. Светильники жалко размазались по полу, ткань портьер, скатерти, накидки на скамьях разорвались на тонкие ленты, стол, под которым я давеча нашёл приют, лопнул посередине. Эх, беда.