Елена Версэ - Пыль, пепел, кровь и песок

– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.

– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.

– Какое это имеет значение, римерианин?

– Я должен знать.

Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?

– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?

– Истина всегда меняет многое.

– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.

Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ееглаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.

– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.

– Нет.

– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!

– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара Каэно, ее мать. Это она излечила тебя. Никому другому подобное оказалось бы не под силу.

Так это была не Анаис, а ее мать… Сурима, почитаемая всеми ашесами правительница Тьерны, любимая Дочь Вечности.

– Но зачем? – Темный не выносил жалости и не принимал чужой помощи. Он был горд, как тысяча халуптов [44], этот Сын Вечности.

– Как я уже говорил, в тебе есть наша кровь, римерианец. И когда-нибудь, когда ты будешь нуждаться, она поможет тебе. Твой браслет едва не помешал Суриме – тот, кто надел его на тебя, не хотел, чтобы ты излечился от ран. Но снять его Дочери Вечности оказалось не под силу – ибо узы, связавшие тебя, держат крепче смерти. Вернее, снять бы она, конечно, его бы сняла, но, став свободным, ты бы в тот же миг умер. Сурима решила по-другому…

– Я могу спросить у тебя? – Тансиар пытался осмыслить все, что услышал, но выходило это из рук вон плохо.

– Спрашивай, о чем хочешь.

– Что с моими людьми? Они все убиты?

– Жизнь возвратилась к тому, которого ты защитил своим словом и своим мечом. Ты не мог сделать для него больше. Остальных вернуть мы не в силах – ушедшие один раз, уходят навсегда.

– Им и вправду лучше было умереть… – Взор Первого Воина был непреклонен. – Впрочем, как и мне.

– И даже тому, кому ты дал обещание сделать его своим нареченным братом?

Лицо Чиаро в секунду преобразилось. Он нахмурился, сузив серые глаза. Глаза цвета пепла – он не думал об этом раньше.

– Твой друг жив, – уверил его Вождь ашесов, подтвердив свои слова кивком.

– Но я видел… – попытался возразить воин.

– Что ты видел?

– Твои воины пронзили его своими фалькаттами! – Чиаро не хотел вспоминать, но картинка сама всплыла в памяти. – У меня на глазах!

– Что еще ты видел? – мягкий внимательный взгляд. Ну откуда это странное чувство? Отец никогда не смотрел на него так. Никогда! А мать? Матери он не помнил.

– Массимо упал, после этого ранили меня… Выходит, если Сурима вылечила одного, значит, она могла вылечить и другого!

– Не вылечить, – уточнил Асид-Ахди, – а вернуть к жизни.

– Но разве такое возможно?

– Данные клятвы должны быть исполнены. Иначе зачем они тогда вообще нужны? – улыбнулся Каэно.

– И чем ты теперь прикажешь расплачиваться с тобой?

Тансиар не знал, радоваться ему или нет. Одно он понимал: той, какой была его жизнь до Багряного Бастиона, теперь она уже не будет. Хотя, может, оно и к лучшему? Ты узнал, какова она на вкус, горькая правда.

– Ты ничего нам не должен, – очень серьезно качнул головой Сурир.

– Я так не думаю, – произнес Чиаро Аскуро, вставая. – Скажи мне, Вождь, смогу ли я увидеть Гаэтано, того воина, которого вернула к жизни Сурима?

– Ты можешь увидеть его, когда пожелаешь, – ответил Асид-Ахди.

– А что будет с нами дальше? Мы останемся твоими пленниками, или ты отпустишь нас?

– Я могу тебя отпустить, но если ты вернешься, тебя там убьют. И твоего серкано, к слову, тоже.

– Значит, такая уж у меня судьба…

Вождь пристально смотрел на своего то ли пленника, то ли гостя.

– Ты удивительно равнодушен к собственному благополучию!

– Ты прав. – Чиаро невольно тронул браслет на правой руке. – Могу ли я попросить тебя о еще одном одолжении?

– Проси, римерианин, – в уголках карих глаз появились морщинки. – Делая осознанный шаг вперед, не отступают назад.

– Когда я уйду, проследи, чтобы Массимо не последовал за мной и остался здесь. Хотя бы на какое-то время. Он попытается сбежать, чтобы найти меня, а я этого не хочу.

– Хорошо. Мои люди присмотрят за ним, обещаю.

– Никогда не думал, что буду благодарить за что-то пепельного, но спасибо вам. Тебе и Суриме. Вы все сделали правильно, и все-таки вы совершили ошибку.

Асид-Ахди поднял голову, желая услышать, что имел в виду Альентэ, и Тансиар сквозь зубы негромко проговорил:

– Вам нужно было снять с меня браслет.

Не привыкший к подобного рода многочисленным и ответственным собраниям Сидаль вначале с трепетным волнением наблюдал за облаченными в красное с золотом избранными приториями, чинно сидевшими на скамьях у стен по правую и левую стороны от Престола Эдэра. Но время шло, и скука пробивалась наружу редкими зевками, которые младший сын Владыки мужественно старался скрыть, ежеминутно напоминая самому себе об оказанной ему чести и той ответственности, которую на него возложили. Кажется, получалось не очень.

В центре расставленных полукругом кресел восседал отец, а по обе руки от него по старшинству расположились его сыновья. Установленная раз и навсегда очередность никогда не нарушалась, став традицией. Сделано это было исключительно для удобства. По правую руку Владыки всегда находился Наследник, по левую – Альентэ, так что Владыка в любую минуту, если на то была необходимость, мог обратиться к своим сыновьям за советом. Трион занимал место по правую руку от Нааяра, а Рийон – по левую от Альентэ, что весьма порадовало неугомонного ветреного брата – они с Чиаро уже давно были не разлей вода. Орьену и ему, Сидалю, как самым младшим, отводились места на концах Полукруга. Первому – возле Триона, второму – возле Рийона. Однако не прошедший обряд не мог присутствовать на Совете, не говоря уже о том, чтобы сидеть в Полукруге, но несмотря на это готовому провалиться сквозь землю от стыда и смущения младшему из братьев с разрешения отца и Наследника позволили присутствовать, правда, без права голоса. Сидалю предстояло занять место среди знатнейших и древнейших фамилий Римериана, но ему, конечно же, хотелось большего – находиться рядом с братьями, как равному с равными.