Макс Далин - Моя святая земля

Сэдрик сидел на кухне в «королевской резиденции» и cмотрел в свою тарелку. Зрелище явно не нравилось Сэдрику, но интересовало, как всё вокруг. Цепкий взгляд Сэдрика уже не казался Кириллу безумным – это был взгляд человека, пытающегося как-то освоиться в крайне необычной для себя обстановке. Кириллов новый знакомый, подданный или вассал, похоже, был наблюдателен и вовсе не глуп.

И очень странен.

Ситуацию, наверное, надо было проассоциировать с дешёвыми фэнтезийными книжками, в которых герой оказывается избранным и отправляется куда-то в иной мир, побеждать драконов, орков, тёмные силы – кого там ещё? – чтобы, в конце концов, жениться на принцессе. «Ты – король, – сказали Кириллу тоном, не терпящим возражений. – На тебе Божье благословение», – обдумав всё это, Кирилл сделал вывод, что он – вполне избранный, что он родом из другого мира, что меч и магия ему обеспечены, а может, и принцесса где-нибудь там уже готова замуж и будет вести себя, как Даша. И от этих мыслей ему было бы изрядно нехорошо, если бы не Сэдрик.

Потому что не тянул он на наставника, проводника или вестника из классического сюжета. И о «прокачке», пользуясь терминами компьютерных игрушек, речь не шла. Сэдрик вообще не впихивался в книжный стандарт.

– Тебя надо вымыть и переодеть, – сказал Кирилл, когда они вошли в квартиру. Очень им обоим повезло, что родители Кирилла – приёмные? – уехали за город, в гости к партнёру отца, и не должны были вернуться раньше завтрашнего вечера. Мама не пережила бы в своей ухоженной прихожей такого страшилища, как Сэдрик – в жутких башмаках, оставляющих на паркете мокрые и грязные следы.

Сиамская кошка Клеопатра, попросту – Клёпа, вышедшая в коридор взглянуть на гостя, остановилась в дверях кухни и там молча Сэдрика не одобряла. Сэдрик её не заметил – он заметил грязь на сияющем паркете и стаскивал с ног башмаки.

– Брось здесь, – сказал Кирилл. – Их выкинуть надо, тебе новые нужны.

– Ага, с золотыми подковками, – усмехнулся Сэдрик. – Нет у меня ничего – только то, что на мне.

– Мы одного роста, – сказал Кирилл. – Я найду, во что тебя одеть – и обуть, я думаю. Снимай это тряпьё тоже.

– Не носил костюмов с плеча государя… – заметил Сэдрик со скептическим смешком, но принялся раздеваться. В прихожей. Это казалось Кириллу диким ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы понять: Сэдрик пытается соответствовать обстановке, следуя его, Кирилла, указаниям.

Потому что, с его точки зрения, Кирилл знает этот мир. И Кирилл – его король. Не важно, насколько последнее соответствует объективной реальности.

И Кирилл получил кое-какую специфическую информацию, на переваривание которой понадобилось время.

Сэдрик был худ и грязен, но его кожа выглядела не так, как полагалось бы коже бомжа, который должен бы страдать чесоткой, педикулёзом и прочей дрянью. Здоровая кожа под слоем грязи и задрызганным рубищем выглядела странно, будто Сэдрик лишь притворялся бомжем или оказался в таком положении недавно, ещё не успев запаршиветь.

Левая рука Сэдрика не была ампутирована. Его кисть и нижняя часть предплечья, похоже, отсутствовали с рождения: рука кончалась чуть ниже локтя торчащей острой костью, обтянутой кожей, и была покрыта множеством коротких шрамов, как рука истеричного кандидата в самоубийцы, тысячу раз пытавшегося напоказ покончить с собой, надрезая кожу бритвой. Шрамов на Сэдрике хватало и без того, но именно эти поразили Кирилла какой-то неуместностью, что ли. Нелепостью.

– А какой ещё смысл в этом обрубке? – Сэдрик дёрнул плечом, поймав взгляд. – Только кровь. Очень удобно, – и показал, что именно удобно: изобразил здоровой рукой движение лезвия по увечной.

Кирилл утвердился в мысли, что Сэдрик резал себе изуродованную руку сам, без всяких истерик: ему нужна была собственная кровь, и это, почему-то, вписывалось в общую картину.

Кроме шрамов и чудовищной худобы, внимание привлекало чёрное и мохнатое родимое пятно, до ужаса похожее на паука, – диаметром с циферблат мужских наручных часов, между ключицей и левым соском. Оно, каким-то образом, тоже вписывалось в общую картину. Кирилл не мог только объяснить себе, чем.

А Сэдрик дал себя рассмотреть. Кириллу даже пришло в голову, что он выставляет себя напоказ с некоторым умыслом – и Сэдрик это тут же подтвердил:

– Ага, – сказал он. – Это твоё благословение срикошетило по мне. Я проклятый, – и коснулся здоровой рукой чёрной мохнатой родинки. – Хорошо, что не на роже, иначе не разговаривали бы мы с тобой, государь. Под одеждой клейма не видно.

– Клеймо? – удивился Кирилл, и Сэдрик кратко пояснил:

– Ада.

– А почему моё благословение срикошетило по тебе? – спросил Кирилл, чувствуя иррациональную вину. Они отражались в огромном зеркале прихожей – и контраст был разителен до боли. Два чудовищно разных парня одного роста и возраста. – При чём тут ты?

– А я родился в тот момент, когда мой папаша, старый пёс, посылал адских гончих, чтобы скормить им тебя, государь, – сказал Сэдрик. – Погано звучит, но – что делать, это правда. Врать тебе я не могу и скрывать не хочу. Не смотри так, король. Гад был папаша, что есть, то есть – но ты учти, заставили его. Считай, что силой.

– Не подумай, что я тебя обвиняю, – поспешно сказал Кирилл и открыл дверь в ванную. – Смотри: вот так пускают воду… горячую… холодную… душ – это сверху… или массаж – вот отсюда и отсюда. Делай, как хочешь. Вот мыло, а этим моют голову. Вот полотенце. Всё запомнил?

– Обалдеть… – протянул Сэдрик восхищённо, открыв кран и подставляя ладонь под струю горячей воды. – Ты живёшь дивно, король. Я не знаю… обалдеть, как ты живёшь. Эта вода… её греют где-нибудь, да? Слуги?

– Не бери в голову, – сказал Кирилл, борясь с сотней противоречивых чувств. – Греют, но не здесь, далеко, да и не мои слуги… Не важно. Пустяк это. Ничего не стоит. Отмывайся.

– Пустяк… – медленно повторил Сэдрик. – Ага. Хорошо. Я понял.

– Поговорим потом, – сказал Кирилл и вышел из ванной.

Он принёс мусорный пакет и хотел засунуть туда чудовищное вонючее тряпьё Сэдрика, эту куртку из пропитанного потом, дождевой водой и грязью брезента и сношенные до дыр штаны – никакого белья у Сэдрика не было – но что-то тяжёлое в карманах потянуло руку вниз.

Кирилл, чувствуя некоторую неловкость, вывернул карманы куртки. Из них выпало несколько тяжеленных, антикварного вида, медяков, почерневшая серебряная монета и какая-то странная вещица, смысл которой Кирилл не определил сразу.

Кирилл подобрал всё это с пола – и догадался о смысле вещицы. Крохотный – длина клинка сантиметров десять, не больше, а то и меньше – нож с рукоятью из пожелтевшей кости, вытертой до глянца прикосновениями, в потёртых кожаных ножнах. Кирилл потянул его из ножен, увидел бритвенно острое обсидиановое лезвие и ощутил такую смесь жути и гадливости, что тут же положил и нож, и деньги на полку у зеркала.