Макс Далин - Моя святая земля

Вот в этот-то момент Гектор и понял с беспощадной ясностью, что королева уже приняла решение. Она решилась раньше, чем Гектор помог ей войти в храм, раньше, чем родила – и сейчас принимает собственную смерть с тем же мужеством, с каким принимает её боец, готовый ради победы взорвать подкоп.

Гектор смотрел в её прекрасные глаза и думал, что видит королеву в последний раз. Они оба принадлежат долгу и государю, только что появившемуся на свет. Они оба должны защищать короля.

И если ценой жизни – то рок так сулил.

– Гектор, – тихо сказала королева. – Ты любишь меня?

У него не хватило слов. Любит ли он… Когда его государь, друг его детства, его господин, лучший из всех, привез из-за моря эту тоненькую синеглазую женщину с тяжелыми бледно-золотыми косами, Гектор стал ее паладином и поклялся жить ради нее, как ради своего короля. Гектор не женился, чтобы не нарушать идеальной верности своей святой госпоже. И – он готов на любую жертву ради неё.

Даже на такую. Его сердце разрывалось, но он был готов.

– Ради любви ко мне, – сказала королева нежно, – ради памяти моего супруга, который был тебе товарищем – спаси мое дитя. Я тебя… прошу.

Гектор склонился к самому полу и поцеловал грязный и окровавленный подол ее платья – королева, в первый и последний раз в жизни и в вечности, коснулась искусанными в кровь губами его потного лба.

Гектора захлестнуло ощущение горького счастья.

Королева просила, когда могла бы и приказать. Они оба были бойцами на одном ратном поле, на равных правах. Больше, чем всё, о чём Гектор мог мечтать.

– Не медли больше, – сказала королева, поцеловала младенца и протянула Гектору, как могла бы протянуть собственное вырванное сердце. – Уходи.

Гектор обнял ребенка, ощутив сквозь ткань плаща живое тепло, и вышел, не в силах оглянуться на темную фигурку, лежащую на полированном камне в золотом неземном свете…

Свита принца Бриана появилась в храме спустя четверть часа.

Сам Бриан, молодой статный красавец с роскошной вороной гривой, рассыпавшейся по плечам, в алом бархате, вышитом гербами королевского дома Святой Земли – Сердца Мира и Святой Розы – оглядывался по сторонам, щурясь и раздувая ноздри, как волк на ловле. Храм был темен и пуст. Заря догорала; от окон протянулись полосы бледного света, бессильные рассеять густой сумрак. Все храмовые наставники по личному приказу Варфоломея, духовника Бриана, служили благодарственный молебен не в этом храме, а в дворцовой часовне – так кто же мог отпереть эти двери?!

Она, она! Она, набожная курица, бегала по древнему подземному ходу сюда молиться по ночам, в сопровождении хорошенькой Саломеи, двуличной змейки, прекрасной в постели, и пса-Гектора, цепного волкодава ее муженька, милого братца. Она бегала сюда, чуть что – она снова прибежала сюда, надо было давно понять.

Надеется, что ее защитит древняя картина на штукатурке.

Повинуясь жесту Бриана, его люди принялись зажигать свечи. Хольм вдруг вскрикнул и выронил факел:

– Ваше высочество, в святой воде – кровь!

К нему бросились остальные. Лица сделались мертвенно-белыми в одну секунду. Бриан усмехнулся.

– И это, по-вашему, что-то вроде знамения? Трусы, дурачье! Осветите все углы, мы на правильном пути.

Он не ошибся. Обшаривая храм, его люди вскоре наткнулись на женщину, забившуюся в тесную нишу рядом с изваянием Божьего вестника. Бриан подошел взглянуть на нее.

Первая красавица трех королевств… Прическа развалилась, из нее выбиваются космы, торчат шпильки. Лицо, как у чахоточной побирушки, от драгоценного туалета остались грязные окровавленные тряпки, корсаж висит на ней мешком… это почему бы?!

Кровь хлынула к лицу Бриана. Он обозначил улыбку, блеснув острой белизной зубов:

– Как опрометчиво было подвергать опасности вашу бесценную жизнь, дорогая сестра. Ваша свита сбилась с ног, все вне себя от тревоги. Что вы делаете здесь, любезная моя Амалия?

Подняла глаза – всепонимающие, как у недобитого оленя.

– Я обезумела от скорби, ваше высочество. Я слаба, я всего боюсь. Я не осознавала, что делаю… может, Господь вёл меня…

«Ваше высочество», не «братец». Догадалась, сообразила, пёс-Гектор уцелел и успел ей набрехать – притворяется дурочкой, умная сука. Издевается кротким тоном. Ну, ладно.

– Дорогая сестрица, вы ведь рисковали не только собой, вы рисковали и драгоценным младенцем, который должен стать нашим королём… неужели вы рожали здесь, в этом месте, столь неприспособленном для столь интимных и опасных дел? Одна, без ваших дам, без повитухи? Как же вы могли…

Вздохнула, провела рукой по лбу.

– Я не помню, ваше высочество, ничего не помню… у меня горячка… мне больно. Дайте мне глоточек воды, у меня все горит внутри…

Лживая сука.

Нагнулся, поднял ее с пола, встряхнул, – её лицо исказилось от боли, – прижал спиной к крылу изваяния.

– Амалия, где ваш ребёнок? Я ничего не имею против вас, я всегда вас любил, но то, что вы делаете – непростительно. Вы осознали, что ваше дитя – король или королева?! Куда вы его дели?

– Я пить хочу, ваше высочество… позовите священника…

Встряхнул снова, стукнул спиной о мраморные перья.

– Где твой ребенок, Амалия? Скажи – и напьёшься, и отдохнёшь. Ну!

С трудом подняла голову, в глазах – кроткое и неодолимое упорство.

– Я не помню, ваше высочество… кто-то унес… монашек в капюшоне… или женщина… я не помню… у меня горячка, прошу вас, дайте мне воды…

Невозможно дальше говорить из-под маски.

– Амалия, ты мне это скажешь или я выбью это из тебя. Это государственное дело, забота о престолонаследии для меня важнее, чем родственные чувства… Куда ты дела ребёнка, сумасшедшая наседка?!

Улыбнулась. Они с братцем – два сапога пара, королевская, будь она неладна, гордость. Ну, им недолго тосковать по разные стороны небес.

– Я не могу вам это сказать, ваше высочество, ибо не знаю. Я отдала ребёнка первому встречному, не спросив его имени. Он зашел в этот храм просить Божьей милости – и Бог вразумил его быть милостивым ко мне. Мне тяжело стоять, ваше высочество, и очень хочется пить. У меня горячка…

– Я его найду, Амалия.

– Ищи. Господь милосерд… Господа, рыцари, есть ли здесь хоть одна честная душа, которая даст женщине воды?!

Пока смотрела на его свиту, вытащил кинжал, воткнул между планками корсета, поддерживающего грудь. Не вскрикнула и не успела закрыть глаз. Дурни ахнули. Болван Хольм вскричал:

– В храме, ваше высочество! Перед ликом Господним! Женщину, королеву!

Положил тело на пол. Вытер лезвие ее замызганной юбкой.

– В чем дело, трусы? Она умерла от родов. Ребенок тоже умер. Так и сообщите всем. Государь Эральд разбился, упав с коня на охоте, а у государыни от скорби приключились преждевременные роды. Достаньте мёртвого младенца, пусть его покажут толпе. И ад с ним, с настоящим. Все младенцы – на одно лицо. Никакая сволочь не сможет доказать, что у нее живёт сынок или дочка Эральда. Нечем.