Владимир Хачатуров - Вторая попытка

– Постой, ты хочешь сказать, что читал Набокова?

– Обижаете, Эмма Вардановна! Набоков, Борхес и Беккет – мои литературные наставники от словесности двадцатого века. Вы можете, конечно, возразить: а как же Джеймс Джойс? И я вам отвечу: Джойс, безусловно, превосходный писатель, но нарочитой усложненностью своих текстов он нарушает баланс между чтением как трудом и чтением как удовольствием. Особенно он перебарщивает с этим в «Поминках по Финнегану»… Кстати, Эмма Вардановна, – перебил Брамфатуров сам себя, – обратите внимание на нашего будущего медалиста. Он же руку себе вывихнет, до того ему не терпится ученым физическим словом с вами поделиться…

– А если он литературным словом хочет со мной поделиться? Может, он тоже Набокова читал…

– Ну что вы, Эмма Вардановна! Набоков не входит в учебную программу, следовательно, абсолютно бесполезен в деле соискания академических отличий, правда Седрак? – И Брамфатуров, не давая раскрыть рта вскочившему Асатуряну, замолвил за него словечко: – Урок он выучил, Эмма Вардановна. Пятерку хочет. Зря учил, что ли… Хоть бы один разочек хватило совести у этого Седрака попроситься отвечать, не выучив урока!

– Не выучив? – вздрогнул отличник. – Зачем?

– А затем, чтобы пострадать и очиститься!

– Ты неправ, Владимир, – вступилась за будущего медалиста учительница. – От чего ему очищаться? Вот побриться ему действительно не помешало бы…

Улыбки юношей, чьи подбородки еще не познали губительного воздействия бритвы, одобрили последнее замечание педагога.

– Как от чего? Разумеется, от скверны академического превосходства над ближними.

– Правильно Вова говорит, – поддержал Брамфатурова Купец из задних, естественно, рядов. – Пусть хоть один раз двойку схватит, тогда мы его зауважаем. А то, как автомат: пять, пять, пять. Сколько можно!

– Между прочим, – ткнула Маша Вову в тощий бок острым локотком, – я тоже отличница.

– «Ик» и «ца», – разные вещи, Машенька, – интимным шепотом, но просветительским тоном объяснил Брамфатуров. – Девушке не пристало плохо учиться. Более того, чем женственнее девушка, тем выше у нее оценки. Покажи мне хотя бы одну симпатичную двоечницу, если не веришь…

Бодрова обернулась к классу и задумчиво его оглядела.

– Можно, Эмма Вардановна? – гнул свою линию Асатурян, сгорая от нетерпения поскорее выложить весь выученный урок.

– Эмма Вардановна, да поставьте вы ему его несчастную пятерку, пусть успокоится. Что такого он может поведать вам о физике, чего бы вы не знали?

Класс с подлинным энтузиазмом воспринял это предложение. С задних парт даже раздались решительные требования – «пятерку Седраку Асатуряну», интонационно очень напоминавшие «Свободу Юрию Деточкину!» из известного фильма.

– А ты, Брамфатуров, можешь чего-нибудь такого мне поведать?

– Чего бы вы не знали? О физике? Конечно, нет!

– А о чем можешь?

– О литературе, о философии, об истории, о футболе, о любви, о жизни и смерти. Кажись, всё…

– Да, негусто, – вздохнули в классе.

– Действительно, не Бог весть, – улыбнулась физичка. – Но даже на этот скудный перечень у нас, боюсь, не хватит времени. Поэтому, давай-ка, Брамфатуров, поведай нам все, что знаешь о физике.

– Как? Вообще всё? То есть всё-всё-всеё, Эмма Вардановна?

– Именно. Не думаю, что это займет больше двух-трех минут, – подтвердила учительница под общее одобрение класса свою педагогическую просьбу. Причем Седрак под шумок одобрения изловчился незаметно показать Брамфатурову язык.

– Выйти к доске или обойдемся без официоза?

– Лучше с ним.

– Ладно. Только учтите, Эмма Вардановна, мысли человека стоящего, сидящего и лежащего ощутимо рознятся.

– Учту. Начнем с тех, которые приходят тебе в голову, когда ты стоишь…

– А закончим возлежанием? Интересно, на чем?

– Брамфатуров, не дерзи, – посоветовала физичка.

– В смысле – дерзай? То есть выйди, встань лицом к аудитории и взгляни в честные глаза одноклассников бесстыжими гляделками невежды? Выхожу глядеть, ребята, срочно придавайте вашим взорам честное выражение. Кто не успеет, я не виноват…

И он действительно вышел, встал, вгляделся и как бы в скобках, как бы между прочим осведомился:

– А что мы сейчас по физике проходим?

Это очень смахивало на банальную школярскую клоунаду. И какая-нибудь другая учительница на месте Эммы Вардановны потеряла бы на этом терпение и, выставив «неуд», отправила б клоуна восвояси. Но Эмма Вардановна была не обычной учительницей, педагогических институтов не кончала, учительствовать стала по велению хреновых обстоятельств; по профессии же была физиком, о чем свидетельствовало и место ее проживания: физический городок близ Института физики имени Алиханяна. К тому же к обоим братьям Брамфатуровым питала слабость. Однажды, перед долгими летними каникулами даже посоветовала своему классу прочитать за лето хотя бы «Братьев Брамфатуровых»… то есть, тьфу ты, «Братьев Карамазовых», конечно… Возможно, именно эта роковая оговорка и положила начало пересмотру ее отношения к Достоевскому…

– Вообще-то мы динамику проходим, Брамфатуров. Но пусть тебя это не смущает. Твое задание шире: что имеешь в голове о физике, то и выкладывай. А мы оценим…

– По двухбалльной системе, – мстительно вставил Седрак и, услышав безошибочную реакцию класса на острое словцо, потупился, зарумянившись от неведомого дотоле удовольствия.

– Про динамику я, кажется, тоже что-то помню, – неуверенно молвил отвечающий.

– Отрадно слышать это «тоже». Обнадеживает. Если ты, конечно, не путаешь динамику с тбилисским «Динамо».

Как говорится, гы-гы-гы, в смысле, ха-ха-ха изо всех глоток. Столь редко проявляющееся остроумие учителей нуждается в поощрении, желательно – шумном.

– Постараюсь, – покладисто улыбнулся Брамфатуров и, напрягши дырявую память юности, выдал примерно следующее:

– Если не ошибаюсь, существует всего три основных типа динамической теории. Учение о твердых протяженных атомах, для которого соответствующим аппаратом является теория импульса. Вторая теория – это учение о всепроникающей жидкости, своего рода современная теория об эфире, для которой создала необходимый аппарат, по крайней мере, частично, теория электричества. И третий тип – это учение о непротяженных центрах силы, действующих на расстоянии, учение, которое математически оснастил сэр Исаак Ньютон в своей книге «Математические начала натуральной философии»…

Брамфатуров замолчал и вопросительно взглянул на учительницу: не помирает ли та со смеху над его памятью. Но та не помирала.

– Еще я помню, Эмма Вардановна, – продолжил экскурс в загашники Мнемозины, подбодренный отсутствием обескураживающей реакции нерадивый ученик, – что всё в физическом мире (в отличие от мира ментального) существует относительно наблюдателя, что два элемента, имеющие одно и то же атомное число, называются изотопами, что самый простой из известных атомов водород состоит из одного протона, и что кинетическая энергия частицы суть половина массы, умноженная на квадрат скорости…