Михаил Беляев - Когда говорит кровь

– Через площадь мы, я так понимаю, не пойдем? – спросил Киран.

– Не пойдем.

Четверо парней и девушка двинулись дальше по улице, но Ирло так и остался стоять подле трупа жертвенной птицы.

– Что на этот раз случилось, Ирло? У тебя что, сапог между камней застрял?

– Да я это… так, подумал тут, может мы курицу с собой возьмем, а? Жалко бросать то. А ее сварить можно или на углях пожарить.

– Великие горести, ты совсем спятил или жизнь вообще ничему не учит? – Мицан начал свирепеть. Ему непреодолимо захотелось съездить кулаком по этой пухлой физиономии.– Это же жертва богу. И не кому-нибудь, а Моруфу. Ты нас погубить решил?

– Да все равно ее собаки съедят, или подберет кто.

– Вот пусть это их проблемами и будет. Все, не доводи меня Ирло, а то не сдержусь ведь.

Пухлый паренек тяжело вздохнул, с тоской взглянув на лежащую у ног тушку, и пошел следом.

Обогнув базар дворами, они пошли по широкой улице между стремительно беднеющих и ветшающих зданий. Вскоре дерево окончательно вытеснило кирпич, а привычные тайларом архитектурные стили превратились в нагромождение из дешёвой безвкусицы. Да и сами прохожие все меньше напоминали кадифцев – смуглые, краснокожие, или же, напротив, с молочно-белой кожей и волосами всех оттенков, они были одеты в длиннополые льняные рубахи, пестрые тряпки, обмотанные вокруг тела, длинные и короткие платья, причудливые туники разных цветов, кожу и даже меха. Пожалуй, единственное, что было у них общего, так это печать нищеты и ломанный, искаженный от чужеродных слов тайларен, на котором общались между собой эти люди.

На идущих по улице подростков внимания особо никто не обращал. Лишь раз в их сторону раздалось улюлюканье, да какая-то сгорбленная старуха, тащившая мешок на спине, обругала их на клёцкающем наречии когда они преградили ей дорогу.

Неожиданно Ирло, который плелся на небольшом отдалении, догнал идущею рядом с Мицаном девушку.

– Слышь Ярна, а ты придумала, что будешь внутри-то делать?

– А что тут придумывать? Поломойка я. Раньше в тайларской таверне работала, только вот хозяин ее захотел, чтобы я не только полы натирала, но и ему ещё кое-что. А когда отказ получил, то сразу выгнал и стал в отместку на каждом углу болтать, что дескать я подношения Златосердцего бога Сатоса из храма украла и теперь всякому делу беду приношу. То враки, конечно, я бы ни в жизнь не посмела богов гневить, но тавернщики народ суеверный и тайлары меня теперь брать побаиваются. Вот я и решила у иностранцев работу поискать.

Ее голос звучал непривычно уверенно. Мицан с удивлением посмотрел на девушку, но она тут же смущенно улыбнувшись спрятала глаза.

– Ба, да ты у нас оказывается с воображением! Такую историю с ходу придумала. Или про натирания тавернщика не выдумки, а, Ярна?

Он злобно подмигнул и тут же вскрикнул, схватившись за затылок, по которому звонко треснула рука Мицана.

– Ай! ты чего это, сдурел что ли совсем?! Больно же!

– Я тебя, кажется, просил пасть захлопнуть? Девочка ради нас всем рискует. Всем, понимаешь? Если мы провалимся и нас люди Газрумары сцапают, то либо прирежут, либо отхерачат, а вот что они с ней могут сделать, я даже представлять не хочу. Так что будь с ней повежливее и уважение прояви. Понял меня?

– Да понял я, понял. Руки то не распускай.

– Ты лучше за своим языком следи, чем за моими руками. Я-то их только по делу использую. Ярна,– повернулся к девушке Мицан.– А как ты с Газрумарой познакомишься, тоже уже придумала?

–А я пока хозяина ждать буду, рядышком сяду, так чтобы ему меня видно было. Может и платьице с бедра одерну. Вот он сам ко мне и подойдет. Я знаю как это важно для тебя. Я не подведу тебя Мицан, обещаю,– последние слова она произнесла почти шепотом. Её пальцы потянулись к его руке но так и не коснувшись, резко отпрянули, а сама девушка тут же пошла чуть быстрее.

Наконец впереди появилась крупная статуя, отлитая из бронзы.

– О, а вот и наш истукан,– заулыбался Киран.– Считай, пришли.

Бронзовым истуканом называли статую некого воителя, одетого в панцирь, остроконечный закрытый шлем и державшего в руке копьё. Никто точно не знал, в честь кого и когда был воздвигнут этот памятник, но пытавшихся объяснить это историй блуждало множество. Лично Мицан помнил три таких. Самая популярная версия утверждала, что это был памятник всем морякам, защищавшим когда-либо воды Кадарского залива, на берегу которого стоял Кадиф.

Согласно второй, это была статуя какого-то морского стратига, жившего не то при Великолепном Эдо Ардише, не то при его сыне Патаре Удержителе, а может и ещё при каком Ардише. Флотоводец, как рассказывали, одержал пару крупных побед, за что и был удостоен прижизненных почестей, но потом впал в немилость и его лицо на статуе решено было закрыть глухим шлемом, а имя сбить.

Но больше всех Мицану нравилась другая версия. Как-то ему рассказали, что на самом деле это был памятник жившему лет сто назад начальнику гавани. Тот установил его в честь самого себя, собрав мзду с иноземных купцов. Когда он умер, то новый начальник тоже прошелся по кошелькам торговцев и приказал мастерам переделать статую, изменив ее лицо и фигуру на его собственные. Следующий поступил также. В итоге городская коллегия поставила точку на этом обычае приказав переделать памятник в фигуру воителя. Впрочем, совсем с традицией они не порвали, ведь деньги на это снова изъяли из доходов прибывающих в город купцов.

Они прошли ещё немного вперед, пока не увидели искомую таверну.

«Новый Костагир», названный так в честь столичного города Косхояра – Костагира, сильно выделялся из всех окружающих зданий. Как и говорил Киран, он был построен из резных каменных блоков, насчитывал три этажа с маленькими, больше похожими на бойницы окнами и плоской крышей. Чем-то он напоминал одинокую скалу, окруженную лесным массивом, или сторожевую крепость на границе обжитых земель, которую облепил дикарский поселок.

Мицан остановился и осмотрелся. Прямо за каменным зданием, начинался лабиринт темных и тесных улиц. Часть домов показались ему заброшенными. По крайней мере окна у них были заколочены, а внутри явно было темно. Да и доски, служившие им стенами, выглядели совсем старыми и прогнившими, и что-то подсказывало Мицану, что и запертые двери этих построек легко можно будет открыть ударом плеча или ноги.

Все фрагменты мозаики окончательно сложились в его голове в целостную картину событий и терзавшие Мицана вопросы и неопределенности отпали.

Повернувшись к спутникам, он изложил им свой новорожденный план. Парни слушали его молча, только вот Ярна с трудом сдерживала дрожь. Мицан ещё раз подумал о том, как, наверное, сейчас страшно этой девушке и поразился мужеству, скрытому в этом хрупком теле. Все сейчас зависело только от нее. Весь успех их дела и дальнейшая судьба были в этих тонких ручках, что нервно теребили край платья. Когда он закончил, она выпрямилась, распрямила плечи и молча пошла к таверне. Было видно, что девочка храбриться, но вот шаг ее выдавал – за весь недолгий путь до «Костагира» она успела дважды оступиться.