Дарья Романова - Три нити

При мысли о разлетевшейся на куски посудине что-то зудело в черепе; уши наполнялись шумом, но чем сильнее она старалась пробиться сквозь него, ухватить за хвост ускользающее воспоминание, тем сильнее становился гул. Наконец, когда голова уже раскалывалась от боли, а перед глазами дрожали слепые пятна, она отступалась и, растерев лоб, принималась за работу.

День ото дня стражи кашляли все отчаяннее, а их улов становился все страннее, пока однажды ей не принесли нечто и вовсе неведомое. Это была огромная рыбина, не уместившаяся даже на подносе: стражам пришлось тащить ее подмышками, кряхтя и приседая от тяжести. Видом тварь походила на валун, выброшенный волнами: тупой нос, бочки-бока с парой мясистых плавников, беззубый рот-трещина… Когда она поддела белые губы пальцами, те разошлись на полтора локтя в ширину, открывая глотку – колодец, вымощенный костяными кольцами (всего она насчитала десять). Рыба была слепа: в поддернутых синеватой дымкой зрачках ворочалось что-то светящееся; зацепив одну такую штуку ногтем, она вытащила наружу мелкого рачка-паразита, глубоко укоренившегося в глазном яблоке. Но еще удивительнее была шкура великанши: темную «нижнюю» кожу покрывал сверкающий налет толщиной в два-три пальца, как будто рыбина сплошь заледенела. Пришлось немало потрудиться, чтобы разодрать этот жесткий покров.

От мяса создания разило застоявшейся мочой; так же на исходе года воняли стражи, у которых мытье было не в почете, но сейчас даже они отвернулись и прикрылись рукавицами, спасаясь от смрада. Ей же выбирать не приходилось; стараясь пореже дышать, она запустила руки в холодные склизкие внутренности. Вдруг что-то больно кольнуло мизинец, проскочив между пластин панциря. Торопливо оглянувшись (стражи все еще смотрели в другую сторону), она вынула сизый, покрытый переливчатой пленкой желудок и положила на настил. Его содержимое – жидкая кашица из остатков кальмаров и рыб, – тут же растеклось розоватой лужей; но среди отбросов было что-то еще. Металл… и не золото, а железо! Тонкий и прочный прут длиною в две ладони, заостренный на конце.

Радость обдала ее, защекотала, как облако горячего пара. Этого она ждала, столько дней, столько лет! Осталось потерпеть совсем немного… Она присыпала находку снегом – и вовремя: один из стражей как раз обернулся, чтобы проверить, как идет работа. До самого вечера она делала вид, что усердно копается в рыбьих потрохах. Наконец небо стало темнеть – как всегда, от краев к середине, будто мокнущая тряпка, – и стражи засобирались в обратный путь.

– Пойду отолью, – сказал тот, что с искалеченной рукой. – А ты забери золото.

– Ладно! – нехотя буркнул другой и, пока его товарищ побрел к краю равнины, окинул тоскливым взглядом развороченное брюхо морской твари. – Ну, что там у тебя?

Сегодня она не нашла золота, но украдкой отковыряла со стеклянистой рыбьей шкуры дюжину осколков, щедро полила их грязью – так, чтобы крупицы полуутонули в бурой жиже, – и указала на блеск поддельного сокровища.

– Ничего не видно, – прошипел страж, уставившись вниз. Темнота слепила его – на то и был расчет! Она думала, что мужчина просто наклонится поближе, но вышло еще лучше. Чертыхаясь, страж стянул маску, нужную днем, но мешающую ночью, и подался вперед, бормоча: «Где это проклятое золото?..»

Чужое лицо зависло перед ней – бледное, круглое, с прозрачными щетинками усов и бровей. Пальцы сжались на спрятанном в снегу оружии; у нее была только одна попытка. Стиснув зубы, она взмолилась кому угодно – кому угодно, кто может помочь! – и воткнула иглу в левый глаз стража. Как по маслу, та прошла сквозь студенистое вещество и тонкую кость глазницы, погрузившись внутрь черепа. Страж открыл рот, но не вскрикнул, а просто повалился набок, в жидкую грязь, и так и остался лежать неподвижно.

Во рту пересохло. Сердце бешено колотилось, ноги подгибались, а руки дрожали, точно сушащиеся на ветру селедки, но она заставила себя выполнить все, что прежде задумала. Первым делом обыскала мертвеца: совать ладонь в жаркое, душное пространство между засаленной одеждой и голой, грязной кожей было неприятно – даже хуже, чем потрошить морских уродцев; но что поделать! Зато она нашла, что искала – ключи от замков с левого столба, – и отстегнула две из четырех цепей, удерживающих ее в этом проклятом месте. После она забрала у мертвеца нож и копье, расстегнула длинные полы его шубы, подперла покатую грудь крюком – так, чтобы казалось, будто он стоит на коленях, запустив руки по локоть в развороченные внутренности рыбы – а сама спряталась под этим мясным навесом и стала ждать.

Скоро послышался шум приближающихся шагов, а потом и возглас второго стража:

– Эй, ты чего?!

Он тронул товарища за плечо, и труп начал медленно заваливаться набок. Прежде, чем тот целиком грохнулся на настил, она ткнула копьем вверх – туда, где мелькнул большой, выпуклый живот второго мужчины. Будь ее противник полностью здоров, он наверное успел бы отскочить: но отрава, растворенная в питьевой воде, сделала свое дело. Она достала его! Плоть стража, обернутая слоями вязкого жира, была ужасно неподатлива – но и руки, годами таскавшие тяжелые оковы, оказались не так уж слабы. С влажным хлюпаньем острие копья прошло между полами шубы – внутрь.

Страж навис над нею, цепляясь за древко. Кровь хлынула из-под маски, пачкая меховой воротник. Эта рана должна была убить его; но, будто рыба, которая продолжает трепыхаться, когда ей уже оторвали голову, мужчина вдруг издал злобный вопль, подался вперед, еще глубже насаживаясь на копье, и схватил ее за горло. Пластины панциря заскрипели под рукавицами. Нащупав нож, она попыталась ударить стража по голове, по шее, по лицу… но лезвие то соскальзывало с капюшона, то отскакивало от костяной маски, не причиняя ему вреда. Воздуха становилось все меньше; в ушах зазвенело. Страж бы убил ее, точно убил – но больная рука не давала ему покрепче сжать пальцы! Так они и возились в грязи, слизи и крови; наконец, ей удалось воткнуть оружие в здоровую ладонь врага и, извернувшись угрем, выскользнуть из ослабевшего захвата. Враг остался болтаться на копье, свесив кулаки до самого настила; наконечник торчал из-под его лопаток, как мизинец, тычущий когтем в небо. Но страж еще дышал, хрипел и булькал, поводя глазами. Удивительно живучее существо!

Ей хотелось закричать от злости, но вместо этого изо рта вышел отрывистый, щелкающий клекот. Нельзя оставлять его так – вдруг ему удастся предупредить остальных?.. Она обошла стража кругом, перекидывая свисавшую с левой руки цепь через его толстую шею, а потом всем телом подалась назад. Мужчина захрипел, забился… и это продолжалось долго, очень долго; только когда он совсем затих, она отпустила цепь.