Роман Суржиков - Янмэйская охота. Том II

– Помнишь, в Нэн-Клере, во дворце королевы я сказал, что ты невиновен? Позже я об этом поспорил с лордом Дарклином, поставил сто эфесов. Если вместе выиграем – отдам половину.

Шут оскалился:

– Дарклин меня ядом напоил, каналья… По рукам!

Пророк занял место рядом с шутом, и Дориан Эмбер, наконец, объявил заседание открытым.

– Обвинитель, зачитайте предъявляемые обвинения.

Ворон Короны поднялся, отвесил низкий поклон в адрес владычицы и заговорил с непривычною для него серьезностью:

– Досточтимые милорды и миледи. От имени Короны, Блистательной Династии и ее величества Минервы я заявляю следующие обвинения. Менсон Луиза Виолетта рода Янмэй Милосердной обвиняется в убийстве Адриана Ингрид Элизабет рода Янмэй Милосердной, императора Полари. Согласно нашим подозрениям, на рассвете двадцать второго декабря минувшего года в окрестностях замка Бэк упомянутый Менсон Луиза нанес владыке Адриану удар искровым кинжалом, в результате коего владыка отошел на Звезду. Кроме того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в вассальной измене. Фактическое содержание данного преступления сводится к упомянутому выше удару кинжалом, нанесенному собственному сеньору. Помимо того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в бегстве от правосудия. Совершив деяния, со всей очевидностью преступные, и будучи объявлен в розыск, обвиняемый не сдался представителям власти, а покинул центральные земли и скрывался в неустановленных местах на протяжении четырех месяцев.

– Прошу слова, ваша честь, – вмешался пророк.

– Слово принадлежит обвинителю, – возразил судья Кантор.

– Я готов выслушать его величество, – согласился Марк.

– Благодарю вас. Сударь Марк, вы сказали: «Совершив деяния, со всей очевидностью преступные». Может, я стал слеповат, но пока не заметил доказательств ни деяний, ни преступлений. И еще одно словечко пролетело мимо уха: вы говорили «милорд» или нет? Наш дорогой ответчик является лордом, в отличие от вас.

– Признаю правоту вашего величества. Я намерен предоставить суду доказательства того, что именно ответчик – простите, лорд ответчик – совершил все названные деяния. Прошу суд начать рассмотрение дела с первого обвинения – убийства.

Ворон Короны поклонился суду и владычице и сел на место. По залу прошел возбужденный шепоток: многие презирали Менсона и жаждали его крови, а подобные обвинения не допускали иного наказания кроме казни. Смертной казни особо назначенным способом, если говорить точно. Бедный шут…

– Суд готов начать рассмотрение первого обвинения, – заявил председатель. – Но прежде, согласно процедуре, ответчику дается право ответить на обвинения. Менсон Луиза Виолетта, желаете ли высказаться?

Менсон поднялся, глуповато почесал затылок (видимо, пришибленный давешним камнем).

– А что говорить-то?

– Что желаете, то и говорите. Суд вас не ограничивает.

– Грудь у меня чешется, – доверительно сообщил Менсон. – И пузо тоже. Дрянь какая-то насыпалась за пазуху и свербит как каналья.

Он расстегнул сюртук, сунул пятерню и смачно поскреб собственное брюхо. В зале послышались смешки.

– Ох, хорошо! – выдохнул Менсон. – И еще в башке звенит. Мне один пес на площади так засветил камнем по черепу, что теперь не мозги, а колокольня.

– Это не относится к делу, – отрезал судья Кантор.

– Еще как относится! Я от звона и дело-то не слышу! Вижу: этот каркает что-то. Ясно, плохое – хорошего от него не дождешься. Но что именно – поди разбери. Слышишь, Ворон, ты хоть в меня клювом нацелься – авось, поймаю пару слов.

Смешки стали громче, к ним примешался ропот возмущения.

– Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.

Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.

– Убийство, ага… – махнул рукой с невидимым ножом.

– Сбежал, во как… – гулко потопал ногами.

– Измена, угу… – повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.

И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:

– Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?

– Уууу, ответить… – шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: – Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал – ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца – можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?

Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.

– Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?

– Вот прицепились, пиявки!.. – буркнул шут и звякнул бубенцами. – Нет, невиновен я. В чем другом – да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, – нет!

– Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?

– Нет!

– Не отвергаете?

– Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.

– Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?

– К чертям арр-ргументы! – брезгливо каркнул Менсон. – Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута – я невиновен!

Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные – это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то – тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.

Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:

– Я хочу сказать от имени ответчика.

– Ответчик уже сказал сам за себя.

– Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.

Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:

– Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.

Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:

– Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона – это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его – колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом – либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.