Джонатан Френч - Серые ублюдки

Позже Шакал сидел голый на залитой солнцем скале с видом на Алундру, подставив дневной жаре свою кожу. Он с трудом завязал пучок влажных волос на затылке. Он так и не снял повязку с руки, и шелк теперь намок и сползал. Овес до сих пор стоял по грудь в воде, вымывая грязь из бороды и пытаясь подсмотреть за Блажкой и эльфийкой, которые все еще купались в узкой бухточке, прикрытой большими камнями. В любой другой день Шакал тоже был бы сейчас там в надежде на приятное зрелище, но он слишком устал и не видел конца своим мытарствам.

Оставить эльфийку наверняка было ошибкой. Как и поехать к Санчо. Но Шакал не видел другого пути. Блажка была права. Выступить против Ваятеля, с ранением, имея из аргументов только немую эльфийку, было отчаянным самопожертвованием. Так можно было лишиться всех своих шансов на то, чтобы заменить вождя. Поэтому ему нужно было все разузнать, прежде чем встретиться с остальным копытом.

На спину Шакалу упала тень, и он почувствовал, как пара крепких рук собрала его волосы. Быстрыми, умелыми движениями его влажный пучок связали в хвост и опустили на шею. Задрав голову, Шакал сощурился и увидел Штукаря.

– Я думал, это Блажка, – сказал он, слишком усталый, чтобы скрыть удивление.

– Неужели она смогла бы так быстро тебя простить? – Он чувствовал улыбку в силуэте чародея, слышал в его голосе.

Шакал, пожав плечами, снова повернулся к реке.

– Почему нет? Я же простил. Она ударила меня по яйцам, но разве я затаил обиду?

Штукарь встал рядом с ним.

– Ну да. Но вы оба привычны к насилию, к физической боли. А сегодня, друг Шакал, ты прибегнул к незнакомому выпаду.

Шакалу хотелось, чтобы слова чародея запутали его. Но нашел их даже слишком понятными.

– Ты разве не должен присматривать на нашей заблудшей эльфийкой? – спросил он резко. – Чтобы Блажка не решила утешиться с помощью насилия?

– А что я должен делать, если она так решит? – спросил Штукарь, приправив свой странный акцент легкой грустью. – Убить Блажку за то, что мною пренебрегла? Тогда бы я только стал врагом для тебя и для трикровного. Кому от этого станет легче? Не мне. Не тебе.

– Тогда останови ее, не убивая, – ответил Шакал почти бесстрастно.

Штукарь ему усмехнулся.

– Потому что я такой сильный чародей и все в моей власти? Ты так мало в этом понимаешь, друг Шакал. Нет, я должен с сожалением заявить, что жизнь эльфийки – все равно что легкое перышко в сравнении с доверием твоего копыта. Я должен положиться на терпение твоей подруги и принятие ею тех истин, коими ты ее ранил.

Шакал чувствовал себя раздраженным. И голым. Трудно было отыскать преимущество в споре с мужчиной, когда сидишь у его ног совсем без одежды.

– Почему мы так для тебя важны? – спросил он с вызовом. – Серые ублюдки. Зачем ты к нам явился? Зачем пошел со мной на болота?

Штукарь осторожно опустился на камень. Его лицо и руки были совершенно чисты, хотя Шакал не видел, чтобы он мылся. Чародей сделал глубокий, удовлетворенный вдох и посмотрел через реку.

– Уль-вундулас и вправду чудесный край. И только ты можешь меня по нему провести.

– В Уделье еще семь копыт, кроме нашего, – сообщил ему Шакал. – В любом из них тебя бы приняли.

– Никто, кроме Серых ублюдков, не годится.

Штукарь произнес это как каприз, однако его сжатые челюсти и взгляд, которым он смотрел на воду, указывали на то, что он больше не станет это обсуждать.

– Сегодня я мог сделать тебя врагом, – проговорил Шакал после долгой паузы. – Я про Блажку.

– Весь мир – ее враг, – ответил Штукарь, не отводя взгляда от Алундры. – Иначе она не была бы той, кто она есть.

– А кто, по-твоему, она есть? – спросил Шакал, понимая, что его вопрос звучит до нелепости покровительственно.

Когда Штукарь обернулся, на его лице была ленивая улыбка.

– Та, что способна на внушающее ужас величие.

Шакал крякнул. Штукарь был прав.

– Мне любопытно, – решился сказать чародей, – как она оказалась в вашем братстве. Это же редкость, да? Чтобы женщина вступила в копыто?

– Это невозможно, – ответил Шакал. – Но она смогла. Ну… мы втроем смогли.

– Да тут целая история.

Шакал скривил рот.

– Да не особо. Чтобы ввести в копыто нового члена, его должны предложить двое посвященных братьев. Этого можно добиться, если служишь сопляком, но не обязательно. Потом все решается голосами. Мы с Овсом выдвинули Блажку несколько лет назад. За нее проголосовали. Вот и все. Она была достойна этого и получила место.

– Я думаю, это потому, что ты ее тренировал, – заметил Штукарь беспечно.

Черт, этот чародей ничего не упускал. Шакал на мгновение искоса глянул на него. Штукарь снисходительно и небрежно улыбался.

– Да, – признался Шакал. – Хотя это была ее идея, в некотором роде. Мы с Овсом просто продолжили то, что уже было начато… от чего Блажка не могла отказаться. – Ему не слишком хотелось об этом рассказывать, но он поймал себя на том, что не может остановиться. Его языком руководило чувство вины, как будто рассказ о достижениях Блажки мог сгладить его вину за жестокие слова.

– У Ублюдков когда-то был старый трикровный. Певчий. Он был ветераном Нашествия, одним из основателей копыта, и ему Ваятель доверял больше, чем всем остальным. Мать Овса, Берил, была его койкогрелкой, хотя правдивее будет сказать, что это он ей грел койку. Когда он не уходил в патруль и не выполнял поручений вождя, Певчий проводил время в приюте. Он стал нам отцом, которого у нас никогда не было. Мы называли его Печным, потому что его имя было слишком сложным для малышей. Конечно, он души не чаял в Овсе, ведь он был трикратом и сыном Берил. Но Овес был неразлучен со мной и с Блажкой, да Певчий и не был против. Он помаленьку нас учил, и чем старше мы становились, тем больше: показывал, как ухаживать за свинами и за оружием, рассказывал про копыто и про тяжаков, про их язык. Мы были юны, но он готовил нас к тому, чтобы стать Ублюдками. По крайней мере, готовил двоих из нас.

Нам было лет по восемь-девять, когда он бросил вызов Ваятелю, чтобы занять место вождя. Мы никогда толком не знали, почему он швырнул топор. Другие его поддержали, но их было недостаточно. Вызов провалился. Ублюдки, которые его поддержали, убрали свои топоры и взмолили Ваятеля о пощаде. Но только не Певчий. Как зачинщик, он был обязан встать перед пнем и позволить Вождю метнуть свой топор. Так предписывает наш кодекс. Ваятель проявил милосердие. Я думаю, в память о тех годах, что они с Певчим провели вместе на войне. Он позволил ему уйти в кочевники.

Жизнь потекла без него, все тем же чередом, и так прошло еще несколько лет. До того дня, когда мы с Овсом пришли в Горнило, чтобы стать сопляками, оставив Блажку в Отрадной. Она в ту же ночь сбежала. Берил пришлось умолять Ваятеля послать ездоков, чтобы ее нашли. Они вернулись в тот же день. Мы с Овсом пошли с ней повидаться. Она сказала, что собирается найти Певчего, чтобы он смог закончить ее обучение, и тогда она станет ездоком. Она уже тогда была своевольной, и мы знали, что если она сказала, то так и сделает. Поэтому мы с Овсом пообещали научить ее всему, что сами умели, лишь бы она не уходила. Это была единственная причина – чтобы она осталась в безопасности. Вряд ли кто-то из нас всерьез об этом задумывался, но что нам было делать? Берил, может, и пережила бы еще один побег, но вождь уж точно нет. Искать ее во второй раз никто бы не пошел.