Гидеон Эйлат - Бич Нергала

Тогда Бен-Саиф спешил своих людей и повел прочесывать скалы, где попрятались недобитые крестьяне. Конан будто только того и ждал: с полусотней отчаянных смельчаков он атаковал горстку агадейцев, которые стерегли коней всего отряда. Пятеро караульных полегли на месте, а Конан потерял шестнадцать человек, зато увел с поля боя сорок восемь коней, сплошь увешанных чудодейственным оружием. Бен-Саиф чуть не плакал от отчаяния, провожая их с утеса взглядом.

В тот же вечер он отправил на север, в Шетру, троих гонцов. За подмогой. Ибо понимал: еще неделя такой войны, и он угробит всю сотню и не выполнит королевского приказа. Агадейская коса нашла на киммерийский камень. «Конан! — бессонной ночью проклинал он в мыслях варвара с далеких студеных гор. — Что же ты творишь, дурак? Какого демона связался с этим безыдейным сбродом? Я же звал тебя к нам! Мы б тебе дали все, о чем бы ни попросил! Хоть целое королевство!»

А наутро вернулся гонец и рассказал о страшном конце двоих спутников. Их подстерегли на горной тропе — по всей видимости, Конан предвидел и этот шаг агадейского сотника. Одного нарочного раздавили громадным валуном, другого сдернули арканом с лошади, и он лишился чувств от удара о камни, а третий сумел уйти, застрелив из «жала Мушхуша» несколько противников. Он бы справился и с остальными (у них не было трофейного оружия), если бы осколок валуна, который убил товарища, не сломал ему ногу в голени. Едва держась в седле от боли и слабости, он выбрался с перевала и потерял сознание; умный конь сам нашел дорогу к своим.

Бен-Саиф подошел к дощатому навесу, под которым в погожие дни трапезничали сначала строители дворца, потом солдаты Сеула, а теперь — захватчики. За длинным столом сидели девять усталых и мрачных агадейских воинов, макали в мед черствые лепешки, запивали молоком. Люди были измотаны до предела, с тех пор, как в этих местах объявился Конан, они спали урывками, а последние сутки, сменяясь с постов, брали в руки топоры и мастерили четыре мощные катапульты инаннитской конструкции. Бен-Саиф решил поставить две катапульты на крышу дворца и две на сокровищницу, каждая из них могла метать глиняные сосуды с горючей жидкостью на девять-десять полетов стрелы. Таких сосудов он провез через земли афгулов и вендийцев полные тринадцать телег — двести с лишним снарядов. Их начинка называлась «слезами Инанны», от «нектара Мушхуша» она отличалась тем, что воспламенялась от соприкосновения с воздухом, а не с водой или слюной. Запасы «слез» требовали огромной осторожности, а потому хранились в недрах сокровищницы, среди груд золота, серебра и драгоценных камней.

— Давайте, поторапливайтесь, — проворчал он, окинув взглядом хмурые землистые лица. — Если до вечера не взгреем как следует Конана, к утру опять кого-нибудь недосчитаемся.

Десятник засунул в рот недоеденный кусок лепешки, встал, жестом велел остальным подниматься и, торопливо жуя на ходу, двинулся вслед за Бен-Саифом. Посреди двора пылал большой костер, а рядом стояла широченная корзина из ивовых прутьев и лежал на мостовой громадный мешок из воздухонепроницаемой ткани. Над созданием этого летательного аппарата потрудилось немало мудрых голов из Храма Откровения Инанны, а испытывали ее в Пустыни Благого Провидения, — королю было угодно, чтобы эрешитские искусники не остались в стороне от создания нового агадейского чуда. Бен-Саифу довелось однажды подняться на мешке с горячим воздухом; до этого он, без малого десять лет прослуживший в горной гвардии, не замечал у себя боязни высоты.

— Взялись, ребята, — хрипло сказал десятник своим людям, которые обступили костер и мехи. — Ну? Начали. И — р-аз, и — два, и — р-раз, и — два…

Десятник командовал, две пары солдат, держась за длинные рукояти мехов, нагнетали горячий воздух, четверо расправляли своенравную оболочку, а Бен-Саиф придерживая широкую кожаную кишку, не давая ей выпасть из отверстия в мешке. Шар распухал, точно громадный гриб-дождевик, а люди у мехов сменялись все чаще, исходили потом, то один, то другой в изнеможении падал на колени, но неумолимый десятник осыпал его ругательствами и заставлял подняться. Все-таки мешок мало-помалу раздулся и наконец, оторвался от земли, а затем и корзина тяжело заколыхалась на кожаных ремнях. Волосяной аркан, затянутый на торце коновязи, натянулся как стрела и накренил корзину, но не пустил ее в небо.

— Готово, командир, — буркнул десятник. Бен-Саиф кивнул и легонько пнул в бедро одного из воинов, переводящего дух на мостовой.

— Ординарца ко мне. Бегом.

Воин беспрекословно поднялся и побежал, спотыкаясь, к отворенной двери. Бен-Саифа уколола жалость — ординарец на крыше, у катапульт, измученному гвардейцу придется, одолеть шесть длинных лестничных маршей.

Ординарец не замешкался, но все-таки Бен-Саиф встретил его хмурым взглядом — над головой стыл воздух в плену оболочки.

— Все, как условлено, — напомнил помощнику Бен-Саиф. — Мне сверху до тебя не докричаться, так что не забывай держать человека точно под шаром. А другого поставь между дворцом и сокровищницей для связи. «Слез» на крыше достаточно?

— По десять штук, — доложил ординарец, — на катапульту.

— Пускай еще по десять принесут, — решил Бен-Саиф, — и засыплют песком. Да поаккуратнее, ясно? Нам сейчас только горящего дворца не хватает.

— Есть поаккуратнее.

— Действуй, — отпустил Бен-Саиф ординарца.

Шар нетерпеливо подрагивал в десяти локтях над корзиной — огромный пузатый монстр, этакая темная медуза, перепутавшая воздушный океан с родным тропическим морем. Хлипкая корзина, изделие малоискушенных в воздухоплавании солдат, не внушала доверия, и Бен-Саиф огорченно посмотрел на груду своих доспехов. Их придется оставить — лишняя тяжесть. А впрочем, разве спасут доспехи, если он сверзится с неимоверной высоты? По жилам разливался муторный страх, душа так и норовила спрятаться в пятки, и Бен-Саиф подумал невольно: а не запустить ли в поднебесье кого-нибудь другого, хоть того же ординарца? Нет, нет и нет. В горной гвардии каждому рекруту нервым делом вбивают в голову золотое правило: сам задумал, сам и выполни. Иначе потом локти будешь кусать, сетуя на чужую тупость.

«Эх, Лун, — тоскливо подумал сотник. — Вот кого бы я сейчас охотно посадил в корзину, так это тебя. Конан и глазом не успел бы моргнуть, как проникся бы к нам симпатией. Или в его отряде появились бы наши люди».

Он подпрыгнул, схватился за шаткий борт корзины, перевалился через него, встал, обрел устойчивость и с замиранием сердца дал знак десятнику. Тот подскочил к коновязи, сбросил волосяной аркан, и шар, вздыхая, как живой, и грузно переваливаясь с боку на бок, поплыл ввысь.