Ольга Манько - Край Земли. Книга вторая

Бежит, земля из-под копыт разлетается, блеет истошно, потому как хоть и бедовая, а всё одно боязно. Разогналась, разбежалась, боднула со всей силы стену туманную. Не шелохнулась стена. Вдругорядь ударила. Одначе стоит та нерушимо, ни трещинки, ни вмятинки на ней не появилось. Распалилась Гипотенуза, уж полымя из ноздрей, пар из ушей испускает. В третий раз, что было силы ударила, да только рог и обломала. Стена же туманная как стояла, так и стоит невредимая. Ноги подкосились у Гипотенузы, упала обессиленная на сыру землю. Шерсть на ней всклокоченная, репейником спутанная, одно ухо вывернуто, другое обвисло. Искры из глаз сыпятся, гул в голове. Чуток полежала, пришла в себя, глядь, а рог её витой подле ног валяется. Загрустила коза:

– Бе-е-дняжечка я, бедняжечка, теперича на меня бе-е-зрогую мой козлик Бурре и не посмотрит, – стряхнула слезу жалостливую из глаз, покосилась на Марью, не смеётся ли та над ней.

А Марья, сидя в туманном узилище, хоть и самой худо, но утешает Гипотенузу, что-то ласковое ей говорит, да слова в тумане вязнут, недолетают до козы. Полегчало ей тотчас от марьюшкиного жаления, духом воспрянула, на ноги поднялась, да и отвечает:

– Сердобольная ты, барышня, но скажу, что сделано, жалеть не велено. Тьфу, на тот рог! Мы, прелестницы, хороши всякие. У тебя отродясь рогов не было, а и ничего! Всё одно – красавица. Мой же Бурре – козёл, вот пусть с рогами и ходит, – и кокетливо повиляв хвостиком, добавила.– Я же в любом обличье чудо как хороша, да дивно как пленительна.

Марьюшка хоть и не слышит Гипотенузу, а улыбается, видя, что лукавинки замелькали у козы в глазах.

– Ладно, потомись ещё чуток, токмо не горюй, – говорит Гипотенуза. – Я уж что-нибудь придумаю, – и поскакала к берёзе, где Конь-Огонь привязанный стоит.

По тёмному лесу Звон-Парамон, спотыкаясь о корни деревьев, спешил за Бранибором и Макаром. При малом росте на один шаг Макара приходилось его четыре. С трудом переводя дыхание, Парамон причитал:

– Всё-таки эхом бестелесным порой сподручнее быть. И сапоги мозоли не стёсывают, и суеты меньше. Куда пожелаешь, туда и летаешь.

На небосводе щекастая луна надзирала за игривыми звёздочками. Светом своим она озолачивая ночные облака. Лёгкий осенний ветерок охлаждал разгорячённые лица путников. Они ушли столь далеко, что сияние, идущее от Коня-Огня, уже скрылось за плотной стеной деревьев.

– Кажись, леший нас по кругу водит. Мимо этого вяза уж третий раз идём. Видите филина в дупле?– показал Бранибор на старого взъерошенного сыча, таращащегося на путников. – Ишь, как глазищами моргает.

– Чего, буркаластый, глаза выпучил? Показал бы дорогу, – крикнул Парамон.

– Эх, – вздохнул Макар, – сбил я вас с панталыку. И Марьюшку не нашли, и сами заплутали.

– Угу, – откликнулся сыч из дупла.

– Ша, пучеглазый! – шикнул Бранибор, досадливо отмахнувшись от филина. – Расквохтался, будто умнеё нас.

– Угу, – филин мигнул жёлтыми глазами.

Макар устало присел под деревом:

– Сейчас бы ночницы нам помогли, внученьки мои. Да где они теперича?

– Эге-гей! Ночницы-баловницы, откликнитесь! – оглушительно загорланил Звон-Парамон.

От его крика посыпалась сухая листва, филин негодующе заухал.

– Ой – ёй! Кто-то меня за ухо дергает! Кто-то нос мне прищемил! – неожиданно тонким голосом загундосил бывший глашатай. – Ай, больно! Отпустите!

– Что случилось, Парамоша? – встревожился Макар.

Макар и Бранибор бестолку засуетились вокруг Звона-Парамона, но в темноте не понять было, что стряслось. Глашатай, словно ветряная мельница, размахивал руками, отбрыкивался ногами. Недовольно ухая, филин вылетел из дупла. Невидимая сила подхватила Звона-Парамона и, закрутив осенним листом, подняла вверх. От неожиданности Парамон умолк. На фоне голых веток он походил на запутавшуюся в паутине муху. Бранибор поперхнулся и просипел:

– Ты куда?

Подпрыгнул и попытался ухватить Звона-Парамона за ноги, но тот взмыл выше.

– Кажись, я эхом сызнова оборотился, – обречённо завопил глашатай и влетел в дупло, оставив снаружи только сапоги, поблескивающие в лунном свете набойками на каблуках.

Попытался Макар до Парамона дотянуться, да не достать:

– Вот горе-злосчастье, кабы вправду эхом не оборотился.

– Не гоношись, отец, – Бранибор похлопал по стволу дерева, осматривая его. – Парамон в горячке спятил, пятки выпятил, вот и бормочет невесть что. В момент нашего горлопана спущу на землю.

Выбрал Бранибор ветку покрепче, запрыгнул на неё. Трещит ветка, но держится. К следующей подтянулся, поднялся выше. Парамоновы сапоги уже почти перед браниборовым носом маячат. Ещё чуток и до Парамона дотянется.

– Держись, дружище, – во все горло крикнул Бранибор, чтобы его глашатай услышал. Замычал неразборчиво из дупла Парамон, ногами засучил, что было силы, мол, слышу, слышу. Поднялся ещё выше Бранибор, руку протянул к Парамону, да вдруг свалился, будто кто-то столкнул его.

– Не ушибся? – встревожился Макар.

Поднялся на ноги, отряхнулся Бранибор:

– Жив я, жив, Макар. Видать ветка трухлявая попалась.

Вдругорядь полез на дерево. Каждую веточку на крепость теперича проверяет, ногой осторожно ступает, рукой пробует. Только к Парамону добрался, как вновь скувыркнулся. Крякнул от досады, сызнова полез. Не успел и шага сделать, упал.

– Дерево-то будто заговоренное, – сконфужено пробормотал он. – Как же Парамона вызволить? Ума не приложу. До утра ждать что ль?

– Нет, до утра не сдюжит. Отойди-ка, сынок. Хоть и нет у меня твоей сноровки, но тряхну стариной.

Подошёл Макар к дереву, приноровился, запрыгнул на нижнюю ветку.

– Руки-ноги не переломай, отец, – следя за ним, произнес Бранибор.

– Эх, сынок, резвого жеребца и волк не берет! – залихватски крикнул Макар и тут же свалился.

– Всё же выше лба уши не растут, – потирая помятые бока, заворчал Макар.

– Ты это о чём? – спросил Бранибор.

Не успел ответить Макар, как раздались голоса:

– Не вытаскивайте Звона, шума много от него.

Присмотрелся Макар, да никого не видно. Направо повернулся, налево, только Бранибор пред ним. На дереве филин глазищами моргает, а более никого и нет.

– Кто тут? Кто говорит? – всполошился Макар.

– Это мы, твои внучки-ночницы.

– Где же вы? Не видать вас. Почто не показываетесь?

– Боимся, прислужники Чернобога в ночи рыщут. А вы вопите, за версту слышно, – застрекотали ночницы хором. – Особливо Парамон ваш усердствует. Орет, а нам же страшно.

– Так это вы тут проказничаете? Нашего Парамона в дупло засадили?! – вспылил Бранибор.

– А то кто же? – в голосах ночниц прозвучала гордость. – Трудов немалых стоило. Да и тебя мы с дерева сковырнули и дедушку Макара! Вот какие мы ловкие!