Александр Скуридин - «Баргузин» уходит от погони

Вечером я и Сергей Петрович сидим в летней беседке и ведём неспешный разговор. Тесть за неделю перед командировкой настоял, чтобы я и его дочь непременно жили здесь, на даче.

– Мне Оля всю плешь прогрызла, «Уговори, – канючит, – Диму переселиться к нам, хотя бы до тех пор, пока Леночка не начнёт ходить», – сказал Ларин.

– Выходит, я так и не стану самостоятельным, – парировал я, хотя категория любимого зятя генерала и его супруги мне импонировала.

– Станешь, Дима! Понимаешь, Оля даже как-то помолодела от временного присутствия здесь твоей семьи. А с её сердцем и вовсе стали происходить чудеса: совсем прошли приступы.

– Ладно, Сергей Петрович, придётся уважить Ольгу Васильевну и её любящее, но часто ноющее сердце, – согласился я.

– И меня заодно! – подхватил Ларин. – Уважение к генералу много значит.

– Ага! Полный прогиб! – рассмеялся я.

– Да уж, от тебя, отрок, дождёшься прогиба! Хоть переездом на дачу уважьте со Светой старика.

Пришлось уважить Сергея Петровича и Ольгу Васильевну.

Хотя по мне, генерал-майор Ларин вовсе никакой не старик. Да и тёща ещё вполне боеспособна по своей женской части. Помнится, Сергей Петрович, как-то я ненароком увидел, довольно смачно приложился своей ладонью к заду супруги. Она сразу же как-то обмякла и заворковала смиренно, смущённо. Муж и жена после этого прихвата удалились в спальню, так сказать, активно отдохнуть…

Сегодня Ларин особенно сердечно, но и по-мужски сдержанно поздоровался со мной. По случаю моего прибытия на столе во время ужина появилась бутылка армянского коньяка. Выпили все, кроме Светы, которой ещё предстояло кормить грудью нашу малышку.

Оставшийся коньяк Ларин прихватывает, не забыв и рюмки. Мы с генералом удаляемся во двор для серьёзной мужской беседы. Мы садимся в беседке за небольшим столиком и прикладываемся к пахучей жидкости понемногу.

Разговор идёт неспешный о том о сём, о пятом-десятом… То есть практически ни о чём. Но я понимаю, что вот-вот генерал-майор скажет нечто неординарное. Я это нутром чувствую.

– Знаешь, Дима, почему мы с тобой сидим здесь в стороне от женского населения дачи? – наконец-то спрашивает Сергей Петрович.

– Весна!.. Птички поют, а мы их слушаем…

– Птички!.. – фыркает тесть. – Мы удалились от любопытствующих ушей наших благоверных, которым весь наш словесный треп ни к чему выслушивать. Я, отрок, намереваюсь познакомить тебя с умными, размышляющими людьми.

– Размышляющими о чём?

– О судьбе нашей Родины.

– Об этом я согласен поговорить с ними.

– Вот и чудесно! Послезавтра, в воскресенье, все мы соберёмся на Клязьме… ну, скажем так, для рыбалки и… возвышенного разговора.

Сергей Петрович встаёт со скамьи, давая понять мне, что доверительная беседа окончена.

Утром Он завтракал. В столовой стояла благоговейная тишина. Подавальщицы блюд и прочий обслуживающий персонал ходили чуть ли не на цыпочках, точнее на полусогнутых. Так как-то удовлетворенно отметил про Себя Он, любящий дисциплину и безусловное подчинение.

Однажды, кажется, на Валдае, одна из уборщиц нечаянно уронила швабру. Стук «инструмента» незадачливой женщины привлёк Его внимание. Он глянул на уборщицу особым взглядом, который долго и упорно тренировал. В литературе, например, описывался «оловянный взгляд» Николая Первого, которым император буквально любил парализовать своих подданных.

И на этот раз Его взгляд подействовал. Уборщица стояла бледная, губы её мелко-мелко тряслись. Он услышал панический шёпот женщины: «Свят-свят…»

И Он, Великодушный Правитель, велел не выгонять её! Эта уборщица до сих пор моет пол в Его имении на Валдае…

Майендорф – стилизованная под французское шато усадьба баронессы Майендорф. Это вторая после Ново- Огарёво Его резиденция по посещаемости.

Почему Он регулярно менял места Своего отдыха и сна? Трудный вопрос даже для Него Самого. Просто Ему часто казалось, что снайперы или киллеры с бомбами денно и нощно караулят Его. Данное ощущение было почти неуловимо, на уровне подсознания.

И вообще, Он любил не быть той посредственностью, которой недоброжелатели пытались выставить Его. Это как в анекдоте про еврея: «Мойша говорит Абраму: “Я тонкая, чувствительная натура и поэтому полон противоречий: хлеб люблю белый, икру чёрную, вино старое, а женщину – молодую”».

У этого Мойши губа не дура! И чем описанный в анекдоте персонаж не точный портрет сибарита Димона Медведова-Менделя?..

Весь Интернет забит сообщениями о том, что обнаружился новый особняк премьер-министра и виноградники, кажется, в Испании. Виноградники, винодельни… Фермер хренов. Он что, вино старое собрался для себя делать? Молодуху вместо опостылевшей жены, поговаривают, уже нашёл.

Пошумят СМИ – и успокоятся. Даёт Он всему окружению жить за счёт… гоев, разумеется.

Да, но почему же многие евреи так яро ненавидят Его, ведь Он сделал столько хорошего для еврейства? По своей сволочной натуре они этим занимаются или ещё по каким-то неведомым соображениям? Особенно издеваются над Ним, буквально травят именно подвластные иудеям СМИ: например телевизионный канал РБК, распроклятый «Дождь». И смотрят глупые русские их, слушают! Почему? Надо будет как-то проконсультироваться по данному вопросу у Берла Мазара.

Женщины… сложная категория даже для Него. А может быть, именно для Него?

У парней, которых Он знал ещё по юрфаку Ленинградского университета, все контакты с прекрасным полом были легки и естественны. А Он, как всегда, терялся в присутствии девушек и страшно от этого комплексовал. Единственное, в чём Он мог конкурировать со многими из парней-сверстников, так это в исполнении песен Высоцкого под гитару. О! Тут Он был явно на высоте, поэтому даже пользовался изучающим Его вниманием девушек.

Правда, они Его в ответ интересовали, так сказать, для некоего общественного самоутверждения, не более. И внимание девушек сразу же сходило на нет, разбившись об абсолютную холодность исполнителя песен.

Он всегда с особенной теплотой вспоминал Свои первые шаги в большом, настоящем спорте. Ему как «юному пионеру Советского Союза» поначалу даже неловко было слушать на сборах, в спальне, «на ночь», разухабистые, откровенно пошлые анекдоты.

Это потом Он спокойно заставал в раздевалке мастурбирующих приятелей. А в дальнейшем Он с особенным вожделением посматривал в душе на блестящие от воды, волнительные тела Своих сверстников. О! Какое блаженство не только видеть, но и полнокровно ощущать их каждой клеткой Своего воспалённого сознания…

Женился Он совсем не по любви. Да и откуда это чувство возьмётся у Него, имеющего чисто практический ум и тянувшегося отнюдь не к противоположному полу?