Тимофей Царенко - Бессистемная отладка. Утилизация

– И что же ты, верная соратница и подруга, готова принести в жертву, дабы загладить свою вину? Ты ведь хочешь вернуть все, как было? Чтобы я не был обреченным, чтобы всех нас снова подхватил ветер неизбежности, наполняющий мои паруса, а наше жуткое шествие по миру вновь стало веселой прогулкой?

Мой коготь скользит вдоль тела, разрезая одежду волшебницы, словно та сделана из бумаги. Второй рукой смахиваю остатки куртки, обнажая грудь идеальной формы. Когти скользят еще ниже, едва касаясь кожи.

– Что… Что ты хочешь…

Тыльной стороной неизмененной ладони провожу по ее лицу.

– Все. Отдай мне все, что есть у тебя. Твое тело…

Когтем касаюсь ее лона, тягучий страх моментально сливается с животным возбуждением, и на коготь стекают капли влаги. Я грубо вонзаю его внутрь, впрочем, не раня, а лишь проникая. Самым кончиком упираясь в шейку матки. Не боль, но обещание боли. Селена привстает на носочки, избегая раны. При этом возбуждение достигает такой силы, что капли влаги стекают по ее бедрам. Моя эмпатия работает на полную катушку, и я ощущаю Селену как себя. Ее дыхание пахнет корицей и сандалом. Втягиваю воздух, ощущая свой запах. Сладковатый запах амбры и мокрых перьев…

– … твой разум…

Незримый щуп проникает в мысли, обнажая их, срывая одежды привычек и воспитания. Пока незримые щупальца телекинеза срывают остатки одежды, я прикасаюсь к обнаженному разуму, добровольно отданному и уязвимому. Любое неосторожное «движение», и Селену ждет что-то намного худшее, чем смерть. Вечность наедине с собой, расчлененная личность, пытающаяся собрать себя из разорванных ошметков, ментальный гомункул, моя воля, мое представление о ней, занявшее место Селены настоящей. Все эти казни и возможности проносятся перед ее мысленным взором, наполняя сердце обреченностью. И это мне вручают без остатка.

– … твоя душа…

Я сам себе напоминаю спрута. Внутренний скачок способностей, и я ощущаю свой телекинез как собственные ладони. Они гладят кожу волшебницы, они сжимают бедра, они, уплотняясь, поникают между ягодиц, они охватывают грудь. Острая заколка падает на пол, и нас окутывает огненный водопад. Ловлю себя на мысли, что при мне Селена ни разу не распускала свои волосы. Они прекрасны…

И ее разум, содрогаясь от смеси вожделения, боли и ужаса, открывает последние двери. Какая-то часть меня идет по величественным залам ее души, вдыхая вечный ветер. Вот высохший колодец любви, вот залы, полные мечтаний, – видно, что пыль с них стерли не так давно. Вот величественный чертоги веры в себя, впрочем, напрочь разрушенные…

Лоно Селены начинает пульсировать, ритмично сжимая коготь в такт ее сердцебиению. В уголках губ появляются клочки пены. Она наклоняет голову и целует мою руку.

– Возьми меня… их… – слова даются ей с трудом.

– Ты приносишь себя в жертву… мне?

Она вытягивается в струну и стоит уже на кончиках пальцев.

– Да! – и с этим криком она опускается, пытаясь нанизать себя на коготь. В ожидании и жажде боли.

Опережаю ее лишь на мгновение, и адамантиевый коготь оборачивается пальцем, а то, что должно было стать криком боли, сменяется громким стоном сладострастия. Ловлю алые губы своими губами, властно проникая языком в ее рот, прижимаю Селену к себе.

Мысленный щуп обращается жуткой лапой, врезаясь в саму суть волшебницы, разрывая саму основу разума, и обратным движением вырывает из того, что являет собой собственное «я» Селены, пульсирующий комок. Шок парализует мою жертву. Левой ладонью охватываю тонкую шейку, едва сжимая, а второй отвожу в сторону бедро. Щупальца телекинеза незримыми руками подвешивают Селену в воздухе в позе морской звезды. Заломленные руки оказываются за спиной, пальцы переплетены.

– На веки вечные, в уплату долга, забираю жертву, отданную добровольно… Я забираю твой…

Остатки лохмотьев, что были на мне, падают на пол, и я рывком, как насильник, вхожу в Селену.

– СТРАХ!

Широко раскрытые глаза волшебницы заливает пламя молодой звезды. Она охватывает меня бедрами и руками, отвечает на поцелуй. Водопад волос обращается жарким факелом. Все мои силы уходят на то, чтобы не дать этому предвечному огню первых звезд обратить меня в пепел. Я двигаюсь в неистовом ритме, ласкаю девушку всей своей сутью, всеми доступными силами, одновременно не давая ей убить меня и испепелить саму суть мира, что нас окружает. Моя сила, словно электромагнитная ловушка, удерживает плазму, нагретую до миллионов градусов. Невозможный в реальном мире контраст – теплая кожа, мягкие губы и абсолютный огонь, с каждым мигом все больше и больше опровергающий законы физики. Сообщая окружающей материи столько энергии, что она начинает расползаться кварками.

И теперь уже мне приходится бороться за свою жизнь. Меня окружает пламя, способное сжигать время и пространство.

Наши движения все быстрее, и волна наслаждения все ближе.

В отчаянной попытке спасти себя пробиваю наш кокон куда-то в направлении небес и с криком, полным наслаждения и чего-то первородного и животного, изливаюсь в Селену. Вся собранная сила бьет в полученный канал, а наш вопль, больше похожий на вой боли, разносится до горизонта.

Я бессильно обмяк, а на мне распласталась Селена. В этот момент я наконец-то ощутил себя человеком…

То, что начиналось как пусть и жестокая, но шутка, медленно, но верно оборачивалось полной катастрофой. То, что хаоситы синтезировали от скуки, запертые в свихнувшемся особняке, который вроде как согласился никого не убивать по-настоящему, превзошло ожидания, расчеты и худшие сценарии. Филина не отпускало почти 12 часов. Целебные заклинания и даже магия, которая должна была исправлять вообще все, что только могли придумать игроки, не работала.

Спустившийся с неба Кошмарик принес только больше вопросов. Оторванная голова появилась достаточно странным способом. Паучьи лапы, неимоверно удлинившись, были опутаны паутиной. Вся конструкция напоминала большой воланчик. После совместных попыток привести Филина в чувство пугающе деловитый оживший ужас сплел вокруг ближайшего столба шатер и утащил в него Филина, предварительно замотав в кокон, словно какую-то муху. Этот кокон он подвесил в центре шатра и сам спрятался где – то внутри, уменьшив лапы до их обычного размера.

Через десять минут полной тишины Леголас зашел в шатер с охапкой каких-то тряпок и разложил их под висящим коконом. На это проявление заботы все промолчали.

Еще через пять минут Моргенханд хлопнул ладонью себя по лбу, достал из инвентаря лопату и принялся ковырять ею брусчатку. Поймав на себе недоумевающие взгляды, он пояснил свои действия:

– Вот что я вынес из общения с Филином, так это тот факт, что хорошо укрепленный дзот никогда не бывает лишним. Ладно, если он очнется в плохом настроении – а он очнется в плохом настроении. Представляете, что будет, если он очнется в настроении хорошем?