Рейчел Хартман - Серафина

– Орма? – Как он говорил со мной? Это было какое-то драконье устройство?

– Если ты готова, – сказал он, – давай начнем. Нам нужно многое успеть.

Так он спас мою жизнь в третий раз.

Следующие пять лет Орма был моим учителем и единственным другом. Для того, кто никогда не собирался называть себя моим дядей, Орма воспринял свои дядюшкины обязанности серьезно. Он учил меня не только музыке, но всему, что, по его мнению, я должна знать о драконах: истории, философии, высшей математике (она была для драконов чем-то близким к религии). Он отвечал на мои даже самые наглые вопросы. Да, драконы чувствовали цвета при определенных условиях. Да, было бы ужасной идеей превратиться в саарантраса, только что съев быка. Нет, он не понимал точно природы моих видений, но полагал, что может мне помочь.

Драконы считали человеческую форму странной и часто ошеломляющей и за долгие годы развили разные стратегии того, как держать головы в арде, пока они находятся в человеческой форме. Ард был центральным концептом философии драконов. Само слово означало «порядок» или «правильность». Гореддийцы использовали это слово применительно к драконьим батальонам – и это было единственным человеческим значением слова. Но для драконов оно было намного глубже. Ард – то, каким должен быть мир, усмирение хаоса порядком, этическая и физическая правильность.

Человеческие эмоции, хаотичные и непредсказуемые, были противоположностью арду. Драконы использовали медитацию и то, что Орма называл когнитивной архитектурой, чтобы делить разум на части. Например, драконы хранили материнские воспоминания в отдельной комнате, потому что они были слишком сильными. Например, то мое материнское воспоминание подавило меня. Эмоции, которые саарантраи считали неудобными и слишком сильными, запирались в сохранности в других пространствах, им не позволялось выходить наружу.

Орма никогда не слышал о видениях, подобных моим, и не знал, что стало их причиной. Но он верил, что система когнитивной архитектуры не позволит видениям лишать меня сознания. Мы испробовали вариации на его комнате материнской памяти, запечатывая видения (то есть воображаемую книгу, представляющую их) в сундуке, гробнице и, наконец, в тюрьме на дне моря. Это работало несколько дней, пока я не падала по пути домой от Святой Иды и нам приходилось начинать все сначала.

Мои видения показывали тех же людей снова и снова, они стали такими знакомыми, что я всем дала прозвища. Их было семнадцать, отличное простое число, что чрезмерно интересовало Орму. Он наконец придумал, как попытаться сдержать индивидуумов, а не сами видения.

– Попробуй создать ментальный аватар каждого человека и построить место, где они могут захотеть остаться, – сказал Орма. Тот мальчик, Фруктовая Летучая Мышь, все время лазает по деревьям, так посади дерево в своем разуме. Посмотри, станет ли его аватар туда забираться и останется ли там. Возможно, если ты культивируешь и сохранишь связи с этими личностями, они не станут искать твоего внимания в неудобное время.

Из этого предложения вырос целый сад. У каждого аватара было свое место в этом саду гротесков. Я ухаживала за ними каждую ночь или страдала от головных болей и видений, когда не делала этого. Пока эти странные жители оставались спокойными и мирными, видения меня не тревожили. Ни Орма, ни я не понимали, почему именно это сработало. Орма утверждал, что это самая необычная ментальная структура, о которой он слышал, и очень жалел, что не мог написать об этом диссертацию, ведь я была тайной даже среди драконов.

За четыре года у меня не было ни одного из нежелательных видений, но я не могла расслабляться. Головная боль, начавшаяся после похорон принца Руфуса, предупреждала, что гротески в моем саду волновались. Видение совсем скоро могло по мне ударить. После того как Орма оставил меня на мосту, я поспешила к Замку Оризон так быстро, как могла, размышляя о часе ментальной гигиены, как это называл Орма, возвращении разума обратно в ард.

В моих покоях во дворце было две комнаты. Первая была маленькой гостиной, где я репетировала. Спинет, который мне подарил Орма, стоял у дальней стены, рядом с ним была книжная полка с моими собственными книгами, флейтами, лютней. Я зашла, шатаясь, во вторую комнату, где располагались шкаф, стол и кровать. Я всего две недели прожила здесь, но эта мебель уже казалась мне моей собственной, здесь я чувствовала себя как дома. Дворцовые слуги заправили кровать и зажгли камин.

Я разделась до нижней льняной рубашки. Мне нужно было промыть и намазать маслом чешую, но каждый сантиметр моего тела молил о мягкой кровати, и мне необходимо было разобраться с моим разумом.

Я взяла подголовный валик с кровати и села на него, скрестив ноги, как учил меня Орма. Я закрыла глаза, и теперь боль была такой сильной, что сложно было замедлить дыхание. Я повторяла мантру «все в арде», пока не успокоилась настолько, что увидела мой раскинувшийся, цветной сад гротесков, протянувшийся до мысленного горизонта.

Мгновение я пребывала в смятении, пока не разобралась в происходящем. Пейзаж менялся каждый раз, когда я приходила. Передо мной стояла пограничная стена из древних плоских кирпичей, папоротники росли из каждой щели, словно клоки зеленых волос. За ней я видела фонтан Безликой Дамы, берег с маками и луг с большими разросшимися садовыми деревьями. Как учил меня Орма, я всегда останавливалась здесь, положив руки на входные ворота – в этот раз из кованого железа, и говорила: «Это сад моего разума. Я ухаживаю за ним. Он подвластен мне. Мне нечего бояться».

Человек-пеликан прятался в садовых кустах, его дряблые рыбьи усы свисали с шеи до ворота туники, как фартук из плоти. Всегда было сложнее, когда я натыкалась на деформированного гротеска в начале пути, но я нацепила улыбку и ступила на лужайку. Ощущение холодной росы на пальцах ног удивило меня. Я не заметила, что босая. Человек-пеликан не обратил на меня внимания, его глаза были обращены к небу, которое в этой части сада всегда было звездным.

– С вами все в порядке, мистер Пи? – Человек-пеликан злобно посмотрел на меня, он был взволнован. Я попыталась взять его за локоть – я старалась не касаться рук гротесков, если в этом не было необходимости, – но он отшатнулся. – Да, это был тревожный день, – спокойно продолжила я, поворачиваясь и направляя его к каменной скамье. Пустующее без хозяина жилище пеликана было заполнено почвой, там росло орегано, и когда кто-то садился рядом, травы начинали благоухать. Человек-пеликан находил это успокаивающим. Наконец, он направился к скамейке и свернулся калачиком в траве.

Я несколько минут смотрела на него, чтобы убедиться, что он действительно успокоился. По его темной коже и волосам можно было предположить, что он родом из Порфири, но красное, словно мешок, горло, раздувающееся и сокращающееся, не было похоже ни на что в этом мире. Какими бы яркими ни были мои видения, было страшно представить его – и других, сильнее искаженных, – где-то в реальности. Не могли же боги Порфири быть настолько жестокими и позволить Человеку-пеликану существовать? Моя ноша казалась легкой по сравнению с его.