Дункан Мак-Грегор - Конан и призраки прошлого

Ловко обегая гуляющих, по площади сновали босоногие водоносы, сыпали веселыми скороговорками и за медную мелочь готовы были напоить чистой холодной водой хоть самого Нергала. Гораздо степеннее вели себя виночерпии: они спокойно стояли каждый на своем месте и со скучающим видом смотрели в небо — жаждущие находили их сами. Кроме ремесленников, крестьян и всякой швали к ним иной раз подплывала и крупная рыба вроде разряженного в пух и прах купца либо вельможи. Эти платили украдкой, пили украдкой, а потом, озираясь и вжимая голову в плечи, удалялись. Откуда взялась такая скромность — виночерпии понять не могли, да и не хотели. Может быть, бедняги просто не привыкли ходить пешком? Ведь на Митрадесе были строго запрещены всякого рода средства передвижения, кроме собственных ног: для лошадей, колесниц и паланкинов въезд на площадь закрыли еще с раннего утра, и нарушителям грозил непомерно большой штраф.

Любители развлечений собрались вокруг балаганов, кои полукругом расположились на середине поля. На одном высилась пирамида из четырех шутов; каждый из них держал в руках несколько штук ярко-желтых апельсинов и жонглировал ими, время от времени швыряя плоды в самую гущу толпы. На другом смуглый маленький человечек, по виду вендиец, одетый в невообразимое количество красного, белого, синего и черного тряпья, засовывал в высокий ящик пухлую полуобнаженную девицу; она равнодушно смотрела на него сверху вниз огромными рыбьими глазами и с явной неохотой влезала в темницу. Фокусник, завывая нечто вроде заклинаний, тряс руками, шипел и изгибался, затем открывал дверцу, и изумленная публика начинала восхищенно визжать: вместо девицы из ящика выскакивал одноногий старикашка с куцей белой бородкой. Под гром барабанов он скрывался за пологом, а фокусник подмигивал толпе, обещая показать кое-что поинтереснее, но за отдельную плату.

В третьем балагане резвились акробаты. Они расстелили потускневшие от пыли и времени, разрисованные разноцветными звездами полотна прямо на земле и демонстрировали зрителям свое искусство, обдавая их крепким запахом пота.

На повозке четвертого балагана три толстяка занимались глотанием разного рода предметов — от кинжалов и мечей до кожаных поясов, с благодарностью принимая от публики дары повкуснее: куски хлеба и мяса, сладкие плоды и корни, даже целого жареного петуха, преподнесенного им жирной румяной торговкой.

Пятый балаган показывал сценки из жизни купцов. Зрители хохотали до слез, наблюдая, как тощий крестьянин лупит палкой незадачливого кругленького купчишку, отбирает у него кошель с деньгами и затем отправляется в кабак с явным намерением там свою добычу пропить.

Возле торговых рядов гудела толпа, хотя в любой другой день люди могли купить на обычном базаре все то же самое по более низкой цене. Гвардейцы парами и тройками бродили по площади, следя за порядком. Но люди просто гуляли, веселились, и лишь время от времени какой-нибудь разъяренный муж подтаскивал к гвардейцам вора, коего застиг в своем, либо в чужом кармане.

Но все же, несмотря на ясную погоду, хорошее настроение и веселую гульбу, головы аквилонцев и гостей то и дело поворачивались в сторону помоста, на который вот-вот должен был взойти король и трижды ударить в медный гонг, объявляя истинное открытие Митрадеса. Тогда на площадь вывезут бочонки с бесплатным пивом, красивые девушки начнут раздачу свежих булок, а спустя некоторое время повелитель произнесет небольшую речь и в небо полетят стрелы с разноцветными лентами — предвестники мира и отличного урожая. Но солнце уже приближалось к зениту, когда наконец по полю пронеслась весть, что владыка вышел из дворца.

— Капитан, еще одно убийство… В том же балагане…

Паллантид вздрогнул. Сцепив руки за спиной, он стоял возле помоста, в доски которого вбивались последние гвозди, и ждал появления Конана. Там, за спинами его парней, суетился разноликий, разношерстный люд; гул, то и дело взрывавшийся возгласами, хохотом, назойливо звенел в ушах; по небу плыли, трепеща, лики Митры, нарисованные на тонких, привязанных к шнурам, полотнах.

Холодные бледно-голубые глаза капитана Черных Драконов побелели. Он никак не ожидал подобного известия, и, хотя оно еще раз подтверждало его догадку, пришел в ярость. Гвардеец, от волнения весь пошедший красными пятнами, переминался с ноги на ногу, вопросительно смотрел на него. Но что мог сделать Паллантид? Конан, коего он все утро убеждал не появляться на площади или хотя бы упрятать весь балаган в темницу, упрямо молчал. Он даже не захотел надеть кольчугу под камзол, словно игра со смертью казалась ему необходимым условием жизни…

— Что делать, капитан?

— Кто убит?

— Тот парень, у которого балаган останавливался в Пуантене… Мы согнали всех стрелков в кучу, якобы для проверки, а за это время осмотрели повозки. В одной из них, под соломой, труп…

— Это он… Клянусь Митрой, он.

— Кто?

— Тот, что зарезал Гельде… и своего…

— Да, капитан.

— Ну вот что, Лимус. Если наш король не хочет сам позаботиться о себе, мы сделаем это за него. — Паллантид понизил голос и продолжал. — Возьми пятерых своих парней — только без шума — и поменяй их на стрелков… Да не забудь переодеть их в те же тряпки.

— Я понял, капитан, — повеселел гвардеец, с восхищением глядя на Паллантида. — А куда деть лицедеев?

— Пусть сидят пока в повозке… Под присмотром.

Приняв такое решение, капитан Черных Драконов незаметно вздохнул, чувствуя, как впервые за последние дни напряжение начинает оставлять его. Но только тогда, когда блестящий оранжевый шар — око светлого Митры — уйдет за горизонт, только тогда, когда люди разойдутся по своим домам, а король отправится во дворец в сопровождении гвардейцев, он сможет вздохнуть действительно спокойно. Позже, ночью, он лично проведет дознание и вытрясет из этих проклятых шутов все…

— О чем задумался, старый пес?

Паллантид резко обернулся. У помоста, ухмыляясь, стоял Конан; он держал под уздцы гнедого трехлетка — подарок из Коринфии — и явно находился в прекрасном расположении духа, о чем капитану поведали веселые огоньки в его синих как штормовая морская волна глазах. Рядом с ним, бледный и мрачный, сползал с пегой кобылки Пелиас, облаченный в серебристо-серую длинную хламиду, ради праздника украшенную золотой цепью с овальным ониксом величиной с перепелиное яйцо. Даже не посмотрев в сторону Паллантида (который приготовил для него взгляд, полный презрения, ибо маг, чьей силы не достало найти убийцу, иного не заслуживал), Пелиас что-то шепнул королю и тот, кивнув, начал подниматься на помост, жестом велев капитану следовать за ним.