Дункан Мак-Грегор - Владычица небес

Конан махнул рукой, приглашая спутников подойти.

— Клеменсина и Трилле. Едут со мной в Мандхатту.

— Я — Лукресия.

— О-о-о… — забормотал Повелитель Змей. — Прекрасная кувшинка… Тьфу, то есть лилия…

Он присел на край скамьи и от волнения ухватил с блюда Лукресии большой кусок рыбы. Клеменсина продолжала стоять и смотреть на новую знакомую Конана. Взгляд ее — впервые за все время их совместного путешествия — был полон неприязни и тревоги.

Киммериец, который не выносил, когда кто-нибудь стоял за его плечом, дернул ее за полу туники, таким образом предлагая сесть, но она положила руку ему на плечо, таким образом отвечая — «нет».

— Лукресия, говоришь? — задумчиво произнесла она. — Хм-м-м… Где-то я тебя уже видела…

Взор прекрасных голубых глаз столкнулся на полдороге со взором не менее прекрасных зеленых. Почему-то именно в этот момент Трилле вдруг понял: философия — не его удел.

Он удивленно таращился то на одну женщину, то на другую, и никак не мог уяснить себе, что же все-таки происходит. Между тем некие тайники его мозга, коим было суждено никогда не открыться, уловили определенный смысл в этих странных взорах. На большее они оказались неспособны, так что смысл сего смысла при этом так и остался загадкой. Одно дело — принять твердое решение умываться два раза в луну, совсем другое — понять, что означает «женский взгляд». Трилле вздохнул.

Вздохнул и Конан. Так приятно начавшееся знакомство грозило сорваться из-за того только, что Клеменсина вздумала ревновать. Тайники его мозга были закрыты наглухо, а потому ничего иного ему и в голову не пришло. Сумрачным взглядом смерив девушку, киммериец отодвинул ее в сторону и, накрыв рукою маленькую ручку Лукресии, вновь завладел ее вниманием.

— Клянусь Кромом, милая, — самодовольно произнес он, — тебе не терпится показать мне свою комнату.

— А мне? — тут же влез Повелитель Змей. — Мне ты покажешь свою комнату?

Только сейчас Конан вспомнил вдруг, что Трилле тоже некоторым образом мужчина, а вспомнив, совсем уж было собрался отвесить ему оплеуху и вышвырнуть вон, но тут Лукресия подарила ему прелестнейшую — а главное, многообещающую — улыбку, и яростная вспышка в синих глазах потухла.

— Я то-оже хочу в ее комнату, — заныл Повелитель Змей, чувствуя, что и эта добыча ускользает от него. Ну почему все, решительно все достается одному лишь варвару? — Возьми-и меня с собой, Ко-онан!

Конан скрипнул зубами, однако сдержался; рука его потянулась к белому локону Лукресии, легко тронула его, потом медленно опустилась к виску…

— О, Конан… — с отвращением молвила Клеменсина. — Неужели ты снова собираешься делать то… то ужасное… которое… Похотливая туземка… Хижина… Красный полог…

Девушка окончательно запуталась, не зная, каким словом назвать то страшное, поразившее ее действо, какое варвар совершал с юной дикаркой. Лукресия же «похотливую туземку» приняла на свой счет. Нахмурив тонкие темные брови, она с видом собственницы дернула Конана за руку.

Он с готовностью поднялся. С самого мгновения, когда пальцы его коснулись гладкой бархатистой кожи аквилонки, мысль его не имела ни начала, ни продолжения — а только один конец; он не слышал слов Клеменсины, он забыл о Трилле; все существо его содрогалось от еле сдерживаемого желания, а в глазах, направленных на нее, уже горел огонь, именуемый страстью. Миг, полмига, и Конан опрокинул бы прелестную аквилонку прямо здесь, в зале…

— Идем же! — нетерпеливо воскликнула она, увлекая его к лестнице.

Тонко взвизгнула под ними первая ступенька, басовито звукнула вторая, чуть не проломилась третья.

Трилле и Клеменсина проводили парочку завороженными взглядами, затем в унисон вздохнули и вернулись за свой стол — продолжать трапезу.

— И что было потом? — Конан зевал, изо всех сил стараясь не заснуть — правда, в темноте сего не было видно, и все же Лукресия время от времени останавливала свой рассказ, настороженно прислушиваясь к его дыханию.

— Ты не спишь?

— Не сплю.

— А почему вздыхаешь?

— Тьфу! Да тебя слушаю, — с досадой отвечал варвар, поворачиваясь на другой бок — лицом к окну. После целой ночи любви что может быть приятнее (и в то же время утомительнее) увлекательной истории? — Так что было потом?

— Потом… У нобиля меня перекупил один купец… Толстая вонючая тварь… Полторы сотни монет, и я сменила великолепную золотую клетку на крошечную комнатушку, расположенную под самой крышей огромного несуразного дома, полного слуг и охранников. Но сначала был долгий путь… Мы плыли на галеоне по морю Вилайет, кочевали с караваном по туранским пустыням, тряслись на мулах по Кезанкийским горам, ехали на лошадях через Бритунию, Немедию, Аквилонию… О, когда мы проезжали мою родную Аквилонию, сердце замирало в груди моей, и слезы потоком лились из глаз… Если б я была свободна!.. Я могла бы отыскать мою тетю — она жила в предместьях Пуантена и окрестными жителями считалась колдуньей… Нет, не хмурься, мой варвар… Откуда я знаю, что ты хмуришься? Чувствую. Так вот: моя тетя умела лишь читать по звездам, не более. Даже мало-мальски простого заклинания она не знала…

Увы, в то время я была не властна над собой. Купец, мой хозяин, не отпускал меня ни на шаг. Его псы всегда находились рядом; они следили за мной и днем и ночью, и даже в интимный момент, когда я справляла естественные надобности, становились вокруг меня плечом к плечу… Фу!

Наконец мы оказались в Зингаре. Мой купец проживал в самой ее столице — в Кордаве. Тут выяснилось, что у него имелась супруга — вот уж ведьма так ведьма.

Она, конечно, прекрасно поняла, какого-такого Нергала ее жирный недоумок притащил меня в свой дом, хоть он и пытался выдать меня за кухарку. О, что за великолепный скандал она устроила ему! Она — считай по пальцам, Конан — визжала, рычала, плевалась, била посуду, каталась по полу, а под конец даже укусила его в живот! Каково?

Честно сказать, потом и мне от нее доставалось. Она никогда не упускала случая ущипнуть меня побольнее, а когда я вскрикивала от боли, медоточивым голосом интересовалась, что произошло. Однажды она изрезала на куски мое единственное платье, и долгих три луны мне пришлось ходить в ужасных обносках, пока мой купец не исхитрился приобрести новое.

Ты понимаешь сам: я жила мыслью о побеге. Я, рабыня, не могла ждать помощи, ибо не было у меня в Зингаре ни друзей, ни родственников. А в общем, кроме тети, что жила в Аквилонии, у меня нигде никого не было.

Дальше… Дальше случилось вот что: супруга моего купца померла от злости. Да-да, именно так. В очередной раз визжа на своего жирного червя, она вдруг побагровела, схватилась за грудь и повалилась на землю. Противно вспоминать, но в тот миг на его пухлой физиономии мелькнула злорадная ухмылка, коя, впрочем, тут же сменилась выражением горя и печали.