Дункан Мак-Грегор - Владычица небес

Он еще раз повторил надувшейся спутнице свои вопросы, добавив к ним такой: какого Нергала вообще киммериец едет в Мандхатту? Затем еще раз не получил ответа и, с легким сожалением поглядев на Клеменсину (ибо женщина, и ничто серьезное и настоящее ей недоступно), принялся размышлять самостоятельно. Продолжалось это достаточно долго — Клеменсина успела немного поплакать, успокоиться и снова поплакать, а варвар выдуть еще бутыль вина.

— Вот что. — Повелитель Змей наконец разработал план на нынешний день. — Сейчас я пойду к этой… к этой…

— Соблазнительнице, — с отвращением процедила Клеменсина.

— Ну да, соблазнительнице… Пойду и скажу: «Вот что, любезная…» — Трилле напыжился, изображая себя в момент будущего разговора с прелестной аквилонкой. — А что думаешь, вот возьму и скажу так! Я такой, я ничего не боюсь. Скажу ей: «Вот что, любезная, нам с тобою не по пути. Отправляйся-ка своей дорогой, а мы поедем своей». Ну, как?

— Очень хорошо, — одобрила Клеменсина.

— Да. А потом — потом мы сделаем вот что…

— Пойдем спать. И не потом, а теперь же, — вдруг отчетливо произнес Конан.

Спутники молча уставились на него. К сему времени они уже успели забыть, что варвар умеет говорить, а потому его рык удивил обоих безмерно.

— Прах и пепел… — пробурчал он. — Копыто Нергала тебе в зубы, Трилимиль, если жалкая пара бутылей может свалить меня с ног. Ха!

В самом деле: взор его прояснился, способность снова мыслить блеснула в нем явственно. Но при чем тут был Трилиманиль Мангус Парк?..

— При чем же я? — обиделся Повелитель Змей.

Вместо ответа Конан выудил из кармана несколько золотых и протянул Трилле.

— Наймешь погонщика и пару слонов. Скажешь, чтоб к сумеркам подошел к восточным воротам.

— Где я найму погонщика?

— На базаре…

Варвар тяжело поднялся, едва не свернув стол и скамью, неверной походкой двинулся к лестнице.

— Хей, Конан, ты куда?

И опять ответа он не получил. Покорный судьбе и киммерийцу, Трилле опустил золотые в свой карман и тоже встал. Всего пару мгновений довелось1 ему побыть полководцем… Что ж, такова, видно, его судьба…

— Пойдем, Клеменсина, — уныло сказал он, направляясь к двери. — Пойдем… Слоны ждут…

На этот раз Конан выспался отлично. А проснувшись, он обнаружил на краю своего ложа Лукресию с улыбкой на нежных устах. В руках она держала чашу, полную чудесного розового вина, кою и протянула варвару, едва он открыл глаза.

— Это офирское вино, — сказала она. — Самое лучшее, что я нашла в здешней лавке.

Конан с благодарностью принял чашу и отпил большой глоток, вернувший ему часть утраченных было сил.

— Как ты нашла меня? — хрипло вопросил он, награждая прелестницу кривой ухмылкой.

— О-о, мой варвар… Я потратила на это много, много, много сил… — начала Лукресия серьезно, но тут же не выдержала и рассмеялась. — Ты явился почивать в мою комнату, Конан, так что искать тебя мне не пришлось.

— Я спал, а ты… Охраняла мой сон? — хмыкнул он.

— Ну уж нет… Сказать по чести, так любого врага прогнал бы твой ужасный, бр-р-р, ужасный храп. Меня, во всяком случае, прогнал… Я сидела внизу, в зале.

Он допил вино и водрузил чашу на стол. Руки его таким образом освободились, и он смог обнять Лукресию.

— Ночью ты рассказывала мне свою историю… — начал он.

— Ты готов дослушать?

— Готов… Только перед тем…

Дыхание его участилось, а глаза помутнели. Зарычав, он перевернул прелестную аквилонку через себя и, спиной прижав к тахте, навис над ней, смешав свои черные пряди с ее белокурыми.

Лукресия лукаво улыбнулась.

— А как же моя история? — прошептала она.

— Потом…

— О, варвар…

— Потом…

Девятый день Маринелла ехала в повозке по пыльным дорогам Шема. Ей повезло: юный купец, торгующий зеркалами, согласился взять ее с собой и не потребовал за эту поистине королевскую услугу ни медяка.

Зато ей приходилось слушать его разглагольствования по поводу порочных шемских законов, кои предписывают всякому купцу отдавать часть прибыли в казну. «Что я имею с одного зеркала? — говорил Дин. — Четверть золотого. Для того, чтобы заработать один золотой, я должен продать четыре зеркала, и получается, что полтора я отдаю задаром…»

Маринелла ничего не понимала в этих сложных расчетах, однако слушала внимательно, время от времени отвлекаясь собственными думами, но кивая и вздыхая именно там, где нужно. Золотистые нити вновь текли меж ее пальцев, и, к великому ее огорчению, рвались чаще прежнего. Да, скоро в Шеме начнется междоусобная война, и многие погибнут. Слава Птеору и возлюбленной его Иштар, длиться она будет недолго — пять или шесть дней, — и все же война есть война…

— А если я продам шестнадцать зеркал, — продолжал Дин, сердито хмуря широкие черные брови, — и заработаю четыре золотых, то из них казна отберет у меня полтора, то есть уже шесть зеркал я отдаю задаром!..

В руках Вечной Девы сверкнула нить судьбы юного купца. Ах! Она чуть не вскрикнула в печали. Бедный мальчик… И ему суждено погибнуть в этой войне — случайно…

Она прервала на миг свою работу, подняла глаза и посмотрела в его затылок, покрытый густыми курчавыми волосами. Бедный мальчик! Еще несколько лун, и ему больше никогда не понадобятся ни зеркала, ни золотые…

Маринелла с усилием отвела взор. Все чаще сомневалась она в том, что должна быть бесстрастна. Неужели сие действительно возможно? Видеть человека перед собою, знать, что в сумрак Серых Равнин уже ступила его тень, и оставаться равнодушной?.. Она покачала головой и ладонью стерла слезу, горячим шариком прокатившуюся по щеке.

— Да что ты, Мартхала! — воскликнул Дин, вдруг обернувшись к ней. — Не надо плакать из-за такого вздора! Прости, я расстроил тебя. Но поверь, мне просто нравится этим заниматься! А деньги… О-о, Иштар, наша мать, знает… Не так уж я люблю эти блестящие желтые кружочки!

Он рассмеялся и снова повернулся к пегой кобылке, что лениво тащила маленькую повозку по кочкам и ухабам — они уже съехали с основной дороги, дабы предложить товар в деревнях, и теперь приближались к Турану.

— Ты поедешь со мной в Замбулу, Мартхала?

— Нет, Дин, мне нужно к востоку…

— Что ж, может, и доведется еще встретиться… — легко улыбнувшись, сказал смертный. — Я буду рад.

— И я… — тихо сказала Вечная Дева.

Перед самыми сумерками в дверь постучали.

— Ну? — Голос Конана снова был крепок и звучен.

— Это я… — пискнул в коридоре Трилле, не осмеливаясь заглянуть в комнату.

— Ну?

— Погонщик обещал ждать нас перед закатом солнца, у восточных врат.

— Ну?

— Конан… Слон такой большой…