Дункан Мак-Грегор - Владычица небес

— Трилле? — вопросил он слабым голосом.

Повелитель Змей кинулся к нему, споткнулся и грохнулся на пол. Не вставая, он обхватил руками колени старика и прижался к ним щекой. Тут Конан понял, что бродяга больше не будет проситься в спутники — кажется, он нашел того, кому будет нужен всегда…

…Хозяин, с повизгиваниями зевая, подбросил дров в огонь и удалился к себе. Немногочисленные постояльцы тоже разошлись по комнатам. Держа в широких ладонях пузатую кружку с темным крепким пивом, Массимо неспешно рассказывал историю своих долгих странствий.

— А потом я встретил Маринеллу… — Он с любовью посмотрел в нежное лицо Вечной Девы. — Это был постоялый двор — почти такой, как этот. Она пряла свою пряжу, а я…

— Погоди, Массимо, — перебил его Повелитель Змей, с трудом припоминая. — Но ты же говорил, что она… Гм-м… Богиня Судеб?

— Так оно и есть, — улыбнулся старик.

В замешательстве все пятеро отворотили глаза. Никто не мог поверить, что эта юная красавица с кротким взором и есть сама Богиня Судеб. Не иначе как в голове Массимо от старости и переживаний перепутались быль и легенды…

Вечная Дева тихо засмеялась.

— С Массимо все в порядке, — сказала она, легко угадывая мысли. — Вот я, а вот мое веретено. А вот золотые нити судеб…

— А вот… — хрипло вымолвил Конан, выуживая из мешка магический кристалл, — твоя безделушка…

Зачарованно уставившись на огромный рубин, переливающийся всеми оттенками красного на ладони киммерийца, все молчали. Молчала и Маринелла. С грустью смотрела она на свое сокровище, в сердцевине коего заключалась ее вечная жизнь. Но хотела ли она теперь этой вечной жизни? Нет. Она протянула к Лалу руку, потом отдернула, не коснувшись.

— Возьми, Маринелла, — мягко сказал Массимо. — И пусть твое место никогда не займет другая.

— Возьми, — пробормотал варвар, отводя глаза.

— Возьми, — с улыбкой прошептали Клеменсина и Энарт.

— Возьми, Маринелла! — в один голос воскликнули Элерио и ободрившийся Повелитель Змей. Вечная Дева снова протянула руку и взяла магический кристалл. Камень вспыхнул — словно само солнце ворвалось в зал, яркими ослепительными лучами осветив все вокруг. Миг спустя мощное сияние начало угасать. Красные всполохи пробежали по стенам и потолку, изумленным лицам спутников, всем подарив один вздох восторга и тепла жизни. Только одна искра осталась тлеть в середине рубина, и она будет тлеть там вечно… О, что за странное слово — «вечность»!

Маринелла пожала плечами и положила камень в свою дорожную суму, рядом с веретеном. Что вечность! Любовь — то единственное, ради чего стоит жить…

А Конан думал о том, что не сумеет теперь выполнить обещание, данное рыцарю. Впрочем, по правде Лап Богини Судеб никогда ему и не принадлежал, так что пусть утешится тем, что Кармашан не опустошил у него всю сокровищницу — мог же!

— Конан, — позвала его Вечная Дева, тонкими легкими пальцами трогая могучую длань варвара. — Может быть, ты отдашь Сервусу Нароту это?

И она протянула ему великолепный огромный изумруд, внутри которого радужно переливалась прозрачная горошина.

— Там капля моря, — пояснила Маринелла. — Другого такого камня нет во всем мире. Думаю, рыцарь не будет на тебя в обиде?..

— Не будет, — восхищенно выдохнул киммериец, забирая изумруд и запихивая его в мешок. — А вздумает рожу кривить — я ему этот камень засуну в…

— Конан! — хором гаркнули спутники, а Клеменсина в смущении покосилась на Маринеллу. Но та только тихо засмеялась, снова отдавая свои руки Массимо.

…Огонь весело потрескивал в очаге; языки пламени плясали и отбрасывали тусклые блики на стены, будто в подражание Лалу Богини Судеб. Снова в зале воцарилось молчание, только теперь оно было наполнено светлой грустью. Расставание? Что ж, такова жизнь. Встречи и расставания чередуются в ней чаще, чем день с ночью, и, наверное, в сем заключен какой-то особый, очень и очень важный смысл, на коем зиждется основа всех человеческих отношений — ибо, смирившись с тем, что непременно потеряешь, можно научиться беречь то, что пока есть. А расставание все равно неизбежно, все равно…

Нынешняя ночь каждому дала покой и радость. Энарт и Клеменсина утром же отправятся в Коринфию, Массимо и Трилле — в Аргос, Маринелла — снова бродить по свету и прясть свои золотистые нити. Конан с Элерио тоже поедут в Аргос, но не утром, а сейчас.

— Хей, Элерио, — почему-то стесняясь, сказал Повелитель Змей. — Мы с Массимо пойдем домой своими ногами. Хочешь, бери мою буланую…

— Конечно, хочу, — с нескрываемым удовольствием согласился Элерио.

Конан встал. Сердце его сжималось и подымалось вверх, к горлу, затрудняя дыхание. Он хотел было спросить Маринеллу, встретятся ли все они вновь — пусть не через год, не через два, не через пять — а когда-нибудь, и — не спросил. Он хотел спросить Трилле, где нее, в каком месте Аргоса находится тот постоялый двор, где останется он жить со своим приемным отцом, и — не спросил. Он хотел спросить Клеменсину…

Но он не сказал ни слова. Хлопнув по плечу Элерио, он бросил на друзей последний взгляд, кивнул им и вышел. На улице, под черным уже небом, усыпанным сверкающими серебряными звездами, его ждал могучий серый в яблоках конь, а Элерио — буланая кобыла. Пора ехать… Впереди еще долгий путь…

Ранним утром по улицам Лидии неспешным шагом ехали два всадника. Один восседал на могучем, сером в яблоках коне, и сам был под стать ему: огромный, широкоплечий, с буйной гривой черных спутанных волос, он казался настоящим великаном рядом со своим спутником. Тот, явно высокий, но щуплый, жилистый, с длинными ногами, кулем сидел на изящной буланой кобыле и тоскливо поглядывал на друга. Ему хотелось пустить лошадь вскачь, а не плестись еле-еле по пустым еще улицам города, хотя и озаренного желтыми и розовыми лучами только что взошедшего солнца.

А Лидия и правда переливалась разноцветными бликами, тянула к огненному оку благого Митры широкие зеленые листы дерев, дышала чистым прозрачным воздухом, и утренняя тишина ее звенела тонко и неназойливо, будто в преддверье торжественной песни пробуждения к жизни — словом, Лидия изо всех сил старалась понравиться черноволосому великану, угрюмо взиравшему на ее красоту яркими синими глазами.

Дело окончено. Магический кристалл вернулся к Богине Судеб, а рыцарь получил взамен огромный изумруд с каплей моря внутри. Только что Конан отдал ему сие сокровище, взял свои три сотни золотых и, выпив на дорогу чашу крепкого красного вина, выехал из ворот, где на улице его с нетерпением ждал Элерио.

Гвидо что-то кричал вслед, рыцарь вторил ему густым своим голосом, улыбались Бенине и юный Пеппо, кланялся Ламберт — все это предназначалось ему, Конану из Киммерии, и все это, конечно, трогало его, но уже отстранение. Недалеко отсюда, у Рабирийских гор, жила некогда старая колдунья, что спасла ему жизнь и открыла новый путь. С тех пор варвар еще не видал ее, и вот теперь стремился туда, как его друг Элерио стремился к матери. Отчего-то Конан был убежден, что Низа жива — не могла она умереть, не повидавшись с ним. Ведь он похож на нее, похож так, как сын похож на мать, когда природа ее сильна…