Дункан Мак-Грегор - Похищение Адвенты

Конечно, у демона не могло быть сердца, но зато было то, что возрождало организм к временной жизни — то есть дух. Он мог дышать, а значит, он не мертвый, а только спящий… Значит…

Вот как отличить Спящего демона!

Способный к быстрой перемене чувств, Конан радостно осклабился и вновь обратил взор на Майло. Тот стоял не двигаясь, не спуская с товарища умоляющих глаз, так что даже суровая душа юного варвара смягчилась — лишь на миг. Затем он опять нахмурился, отвернулся.

— Ы-ы-ы…

— Заткнись, приятель, — пробурчал Конан. — Кромом клянусь, когда мы найдем Нергалово отродье Тарфанелло, я заставлю его сделать тебя человеком. Но пока — попинай-ка этих ублюдков. Как я — видишь?

Он толкнул еще одного идола, и тот повалился на пол с тем же грохотом и звоном, что и первый. Следующий оказался тяжелым — живым.

Майло быстро сообразил, что от него требуется, и, проворно побежав по ряду, начал косить демонов направо и налево, действуя при этом не одними руками, а и ногами тоже. Вдвоем они за короткое время отделили Спящих (их было всего восемь), которых затем по одному поволокли к морю, пыхтя от напряжения. Оба — и Конан, и Майло — здоровые и очень сильные, они едва могли оторвать идола от земли за башку, не говоря уж о том, чтобы взвалить его себе на спину. Может быть, сам Ужас окутывал собратьев своих, утяжеляя их до веса каменной колонны, дабы не дать людям дотащить их до моря и выкинуть туда?

Как бы то ни было, но к закату огненного ока Митры — его лучи весь день обходили остров стороной, ибо туча висела как висела — спутники утопили восьмерых Спящих в голубых водах Вилайета. Оставалась одна забота — найти замок Тарафинелло и его самого.

После того как последний Спящий упокоился на дне моря, спутники омыли теплой водою потные тела свои и сели на вершине холма, откуда хорошо был виден почти весь остров. Сейчас оставалось только ждать: скоро заходящее солнце высветит замок злокозненного прагилла, где вот уже тринадцать лет томится в заточении несчастная Адвента, и тогда-то наступит самая длинная ночь в жизни Майло — ночь, могущая стать концом его, но и началом тоже…

То потрясение, какое испытал Конан при виде оборотня, улеглось в его душе. Сидя на холодной лысой земле, давно позабывшей и запах и цвет травы, юный варвар мыслил не о нем, не о предстоящей схватке с Тарафинелло, но о дорогах своих, что вели его к богатству и славе часто в обход. Так, наверное, попадал он в истории, похожие на эту: ничего — кроме возможной гибели и потом вечной прогулки по тропам Серых Равнин — не сулящие. Будь у него в запасе время, он вернулся бы в гостеприимную хонайю и взял у хона Буллы золото за спасение его детей, но — времени на такие пустяки у него не имелось вовсе. В конце концов, все золото мира ждет, когда Конан приберет его к рукам, и размениваться на мелочь просто глупо.

Так успокаивал варвар свою расчетливую натуру, не желавшую ни в чем участвовать задаром.

Майло, уже успевший где-то подхватить блох в свою густую шерсть, не думал ни о чем. Выкусывая мерзких насекомых, он тоже поглядывал на древние развалины, меж коих вот-вот должен был проявиться замок прагилла, но не чувствовал при том ни привычной уже злобы, ни страха, ни волнения. Даже встреча с сестрой не могла поколебать абсолютного спокойствия оборотня. К ночи клыки его стали острее — вот это он ощущал отлично — и рот из-за них уже не закрывался плотно; нос превратился в подобие хоботка; суставы рук и ног распухли, но не болели ничуть, а ногти на ногах выросли и загнулись так, что сандалии пришлось скинуть еще в зале идолов. Огромный человек, сидящий рядом, с отвращением косился на него, хотя и ничего не говорил. Майло уже плохо помнил, кто это, как его имя, но зато не чуял в нем врага и оттого сидел спокойно — как и положено товарищу и спутнику.

Но вот солнечные лучи сверкнули, наконец, меж тучей и землей ярко и яростно, напоследок озаряя каждый валун и булыжник, каждый выступ в скале и каждую щель, и перед тем как погаснуть — огромное, верхушкой достигающее тучи, блестящее яйцо белого мрамора, вросшее в камень по самую почти середину.

Хмурясь, Конан смотрел на чудо сие, не понимая только одного: где было это яйцо раньше? Сейчас он ясно видел его стоящим в пяти-семи шагах от зала железных идолов, как раз на пути к морю, по коему и тащили они выявленных Спящих. Как тогда они смогли пройти сквозь такую громаду? Неужели же замок Тарафинелло всего лишь морок, а на деле его не существует вовсе?

Киммериец поднял с земли сухую палку, невесть каким образом оказавшуюся в этом мертвом царстве, и ею подтолкнул сидящего рядом оборотня.

— Хей, парень… Пора.

Майло глухо заурчал, затряс жуткой башкой своей, поднялся. Сейчас он был уже много шире прежнего — и в плечах, и в груди, так что рубаха его лопнула по всем швам, белыми ошметками совсем не прикрывая тела. Волчьи лапы, торчащие из штанин, нетерпеливо скребли землю, ожидая от спутника не шага, но прыжка, а длинные, висящие ниже колен руки мелко дрожали, то ли алкая жертвы, то ли в предчувствии собственной смерти. Монстр передвигался на двух лапах (хотя уже делал попытки встать на все четыре), и чрезвычайно быстро, то подскакивая, то спеша рысью, не забывая облаивать замок своего главного врага Тарафинелло. Скуля, он нарезал круги перед варваром, который шел широко и скоро, но не бежал и бежать не собирался. Оба они уже ощущали в воздухе витающий Ужас, только оборотень не мог и не умел бороться с его волей, что проникала во все поры, впитывалась в мозг, разрушая и затуманивая его, а человек и мог и умел.

Сжав зубы, Конан угрюмо шагал по склону холма, нотой по развалинам, тоже окутанным зыбкой, леденящей кровь пеленой, переступая обломки мрамора и камни, к этой огромной глыбе, в наступившей ночи казавшейся всего лишь тенью тучи. Чем ближе подходил он, тем тяжелее становились ноги; он поднимал и передвигал их все так же размеренно и часто, но пот уже выступил на лбу от страшного напряжения — ему казалось, что всякий шаг он отрывает свою ступню вместе со всем островом и волочет его следом за собою к замку прагилла. Ужас, встретивший яростное сопротивление человеческой души, опутал тело, стеснил дыхание, застил глаза. Оборотень, бодро скакавший впереди варвара, явно не ощущал того же — скаля клыки, между которыми пузырилась слюна, он махал плетьми волосатых рук, призывая спутника поторопиться, но, кажется, забыл уже саму цель похода.

Шагах в тридцати от замка Конан остановился. Всполохи света, пробегавшие иной раз по гладкой поверхности яйца, были обычного происхождения — то есть лунное сияние, как и солнечное до того, проходило к острову сквозь ту же дыру в туче, и сие немного успокаивало растревоженное сердце. Лишь сейчас варвар заметил, что весь путь от вершины холма до логова прагилла он не отпускал эфеса верного своего меча, сжимая его так крепко, что пальцы онемели. Усмехнувшись, он вытянул меч из ножен, махнул рукой Майло, веля ему отойти в сторону, и двинулся к замку.