Дункан Мак-Грегор - Три времени Сета

Тут тема Серых Равнин опять забрезжила в его сознании, и с давних своих знакомств он переключился на колдунью из леса возле Рабирийских гор. А жива ли сейчас она? С досадой Конан ощутил некоторый неуют в душе: что, если Низа уже гуляет в тумане царства мертвых? Само по себе сие не было бы для варвара особенной утратой, ибо старуха, по его мнению, пожила на этом свете предостаточно и теперь вполне могла оставить его и переселиться на Серые Равнины. Но — только тогда, когда выйдет ее срок. Он не желал, чтоб ее смерть хоть каким-то образом оказалась связана с ним, с его будущим. Ее маленькое сухое тело, бессильно привалившееся к ножке высокого табурета, то и дело возникало перед его глазами наваждением: Низа отдала ему свои силы, а сама умерла? Нет, не должно этого быть… Северянин сморщился, отгоняя от себя назойливых пчел совести, что норовили ужалить его прямо в сердце — нет, не должно этого быть. Если Низа и ушла на Серые Равнины, так только потому, что ей давно уже туда пора, а вовсе не из-за него… Нет…

С такими мыслями Конан подошел к северным воротам Мессантии. Перед заходом солнца народу здесь оказалось довольно много, и все отчего-то не торопились войти в город, но легкое опасение киммерийца о причине подобного замешательства не оправдалось — за обычную пошлину людей беспрепятственно пропускали за ворота вялые красномордые стражники, и какого-такого Нергала все эти придурки толпились снаружи, Конан не мог уяснить до тех пор, пока сам не оказался в гуще событий.

— Подходи и выигрывай! — пискляво, по-восточному растягивая слова, взывал к почтенной публике невысокий тощий хорь, смутно напомнивший варвару Ловкача Ши из славного заморянского города Шадизара. — Легко и просто — р-раз, н все! Денежки ваши!

Хмыкнув, Конан протиснулся в первые ряды. Он понял, что происходит. Хитрая рожа облапошивал заезжих дуралеев у самых ворот, когда денег в их кошелях еще не убавилось, а ума в головах еще не прибавилось (и варвар подозревал, что никогда не прибавится). Некоторая мзда, на которую хорь, вероятно, не стал скупиться, превратила бдительных стражей в слепых и глухих, и теперь сонные глаза их равнодушно скользили по возбужденной толпе, вовсе не замечая тощего жулика с развернутой кошмой. А на кошме, конечно, стояли перевернутые вверх дном серебряные чашечки, так и мелькавшие в длинных ловких руках. Но когда очередной любитель легкой наживы подходил к хорю (в полной уверенности, что все остальные тупые ублюдки, а вот он — самый умный и внимательный), желая угадать, под какой же чашечкой находится сейчас маленький, с мизинец, шарик, хитрая рожа начинал двигать руками в нарочито замедленном темпе, словно говоря этим: «Смотрите, я так хочу, чтоб вы выиграли, ребята! Это же так просто! Ну, где шарик, а?» И раздувшийся в предвкушении победы болван гордо тыкал пальцем в одну из чашечек, под коей только что был шарик…

Конан сплюнул и стал выбираться из толпы. Дальше он не хотел и смотреть. В Аграпуре, где он служил в свое время наемником у Илдиза Туранского, такие игры были запрещены законом, ибо состояла исключительно в ловкости рук и считались поэтому сродни мелкому воровству, хотя имели и собственное название — мошенничество. Конечно, все равно люди в них играли — дурней на свете столько, что их головами можно выложить дорогу из Ванахейма в Вендию (и обратно, после краткого размышления решил варвар).

— Где шарик?!! — страшно завопил обманутый, багровея. — Я видел, он был здесь! Ты передвинул его пальцем!

— Когда? — удивленно вопросил хорь. — Всеми богами клянусь, уважаемый, пальцы мои не касались шарика!

— Касались! — задыхаясь, выкрикнул несчастный. — Верни деньги! Деньги верни, недоносок! Стража! На помощь! Грабят!

Стражники лениво двинулись к толпе. Конан и теперь знал, что будет дальше: они посмотрят на игру, пожмут плечами, не находя в ней ничего особенного, и вернутся к воротам — в конце концов, хорь приносит прибыль им, а все остальные — одной лишь Мессантии, так что к Нергалу всех остальных, тем более что они такие кретины, коих мир не видывал…

Легко прочитав эти (или подобные) рассуждения стражников, киммериец пожал плечами и, спокойно миновав пустые ворота, вступил в город, вполне удовлетворенный тем, что так и не заплатил пошлину за вход.

Краб, дохлая мышь, слон… Сначала должен быть краб — он укажет ему дорогу… А вот где искать сейчас этого краба? Скоро стемнеет, и тогда никакого числа Конану не понадобится — все дороги поведут в кабак… Он осмотрелся, обращая особое внимание на стены домов и на крыши, но нигде не увидел ничего похожего на первое число. Если бы не слова Низы о том, что где-то здесь, в Мессантии, и есть та самая дыра в его прошлом, которую требуется закрыть перед походом к Учителю, он вовсе не стал бы искать ни краба, ни двух других тварей, а направился бы прямо в любую харчевенку, где можно за пару монет и напиться, и подкрепиться, и поразвлечься… Нет, сколько он мог помнить, красивых девушек здесь не наблюдалось, так что с этой забавой придется повременить…

А вот та улица, по которой пять лет назад буланая привезла Конана с рыжим талисманом в трактир «Искалеченный в боях Свилио». Киммериец лишь на миг ощутил укол сомнения в душе, но, поскольку в глотке у него давно пересохло, а в животе печально называл балладу о жирном барашке проголодавшийся дух желудка, он не стал более рассматривать округу в поисках первого числа, а решительным шагом двинулся по направлению к трактиру. Кто знает, может, краб ждет его именно там?

Допивая вторую бутыль белого вина, крепкого и терпкого, Конан мрачно обозревал разношерстный люд, набившийся в трактир перед заходом солнца. В основном здесь утоляли голод и жажду ремесленники из ближайших кварталов, но немало было и весьма подозрительных морд, возле столов которых более необходимого суетились подавальщики. Часто с улицы входили в зал девицы, с ног до головы облитые дешевыми благовониями; их встречали дружным воплем, быстро разбирали меж собой и через пару-другую кружек уводили опять на улицу — разница состояла лишь в том, что на обратном пути кроме благовоний они оказывались облиты еще пивом или вином, а то и тем и другим одновременно. Конану все это показалось скучным: схема отношений, предваряющая акт любви, была одинакова везде, и сам он некогда действовал точно так же, но теперь настроение его не предполагало ни разгула, ни страстных объятий со здешней красоткой. Скорее он предпочел бы просто напиться в одиночестве, — что, впрочем, сейчас и делал, — а потом навестить рыжего талисмана Висканьо и его отца Кармио Газа, о коем северянин пять лет назад составил довольно приличное мнение.