Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

Ждать пришлось долго. Невыносимо долго. Уже и голова почти прошла, и глаза притерпелись ко мраку настолько, что получалось различить собственные пальцы, если поднести вплотную к лицу. Рыцарь уже размялся, насколько позволяли цепи, всесторонне обдумал сложный вопрос «сразу драться или сначала выслушать» и принял решение в пользу «выслушать». Для верности, впрочем, намотав цепь на кулаки и проверив, насколько хорош получится замах.

Но, когда отворилась дверь и в камеру вошли, когда узник притерпелся к свету факела и разглядел вошедших, все мысли до единой вылетели из его головы.

Никак он не ожидал увидеть здесь именно этого человека.

Брат провозвестник воткнул факел в скобу на стене, подошел к узнику. Стража – два сабельника в форме императорской стражи – осталась в дверях. Один из них показался рыцарю знакомым. Ну да, тот самый, похожий на Базиля… э, постойте-ка, так что ж получается, за ними уже тогда следили?!

– Вижу, тебя еще не допрашивали?

– Вы?!

– Тихо! – священник почти шептал; впрочем, стража наверняка слышала каждое слово, и от кого в таком случае было таиться, Барти решительно не понимал. – Молчи и слушай, времени мало. Я и так боялся опоздать. Думал, пока провожусь с Марианой, тебя тут…

– Что с ней?!

– О, Господь благой, вразуми нетерпеливцев! О чем я, по-твоему, рассказываю? Девица твоя в безопасности, сьер рыцарь, хоть это и стоило мне немалых трудов и уйму времени. Но что с ней будет дальше, – брат провозвестник удрученно покачал головой, – знает, верно, один лишь Господь. Тебя обвиняют в покушении на сиятельную особу императора. А ее – в пособничестве. Ты знаешь, чем это грозит по нашим законам?

– Но… Свет Господень, какое покушение, что за бред?!

– Бред или нет, в Свете Господнем и будешь доказывать. Все к тому идет. Пока вы с Марианой поклонялись святыням, нашелся умник из желающих выслужиться и обыскал ваши вещи.

– И что? Что такого могло быть в наших вещах?!

– Подземельная магия, сын мой. Я так понимаю, у вас в Таргале это в порядке вещей, но у нас… Подземельная нелюдь давно точит зубы на сиятельного владыку, и он о том знает.

– И что? Разве это повод подозревать всякого, у кого найдется гномий амулет?

– Во-первых, не всякого, а рыцаря короля Таргалы. Каковой король, между прочим, сейчас подвел к тому, что вот-вот начнется война.

Рыцарь вскинулся заспорить, возмутиться, но брат провозвестник осадил его резким жестом. И продолжил, сунув под нос рыцарю прекрасно знакомый тому флакон из белой глины:

– А во-вторых, не какой-то там амулет, а огненные зерна. Любое из которых способно дотла спалить императорский дворец.

– Ну уж и дотла, – хмыкнул Барти. И осекся, напоровшись на взгляд сабельника – внимательный и злой.

– Значит, зерна и впрямь ваши, – печально сказал брат провозвестник. – Признаться, я надеялся на ошибку.

– Зерна – да, – рыцарь не стал отрицать очевидное. – Но где те зерна и где ваш император? Да мы уж домой собирались…

– Я верю, рыцарь, что ты под любыми пытками будешь повторять о вашей невиновности. Но сможет ли Мариана?… Да и выдержит ли? Юной девушке не место в лапах палачей. Право же, милосердней было бы сразу казнить.

– Но… вы же сказали, отец мой… сказали, что она в безопасности?

– Я отвез ее в монастырь Ордена Утешения. Но в случае нераскрытого коронного преступления император властен отдать под дознание любого. Даже члена Капитула, не то что паломницу из почти уже вражеской страны. И если ты впрямь хочешь ее спасти…

– То? – внезапно осипшим голосом спросил Барти.

– Тебе лучше признаться самому. Признаться, что ты, как верный рыцарь своего короля, по его приказу злоумышлял против императора. И что девицу взял с собою лишь для того, чтобы не слишком выделяться в толпе паломников, и она ничего не знает. Ведь не знает? Так, сьер Бартоломью?

Барти прикусил губу. Соленый вкус крови, потрескивание факела, холод камня под босыми ступнями… а как бы хорошо было поверить, что это и вправду бред.

Тонкие пальцы сжали плечо узника; теперь светлый отец шептал так тихо, что сам едва ли слышал толком:

– Я понимаю, сьер Бартоломью, присяга велит вам молчать. Но, заговорите вы или нет, войны уже не избежать. Удобное императору признание напишут за вас, и мертвым вы никому никогда ничего не докажете. Разве что Господу в Свете Его, но ведь Ему и так ведома истина. Молчанием вы погубите себя, погубите Мариану и не спасете Таргалу. Признайтесь, сьер Бартоломью, дайте императору то, чего он хочет. Тогда, возможно, я смогу уговорить его пощадить вас. Тюрьма или каторга… а там, когда утихнет шум, и помилование. И вы еще сможете загладить невольную вину перед своим королем.

– Отец мой, скажите… – Барти запнулся, но все-таки спросил: – Вам-то это зачем?

Брат провозвестник отстранился, заговорил громче: видно, в расчете на стражу.

– Признаться, больше ради Марианы, чем для тебя. Виновен ты или нет, не мне судить, а сиятельному императору. Но девицу жаль, она уж точно невиновна и пропадет ни за что. Хотя у нее есть еще надежда. Император справедлив… – Священник поймал взгляд узника, словно давая понять, что вот теперь-то и будет истинный ответ, и закончил: – А Церковь милосердна.

Он не верит в нашу вину, понял Барти. Не верит, но не может спорить с императором. Однако он делает то, что в его силах, и пусть Господь благословит его за это.

– Думай, рыцарь.

Брат провозвестник развернулся так стремительно, что пламя факела дернулось и задрожало. А потом и оба сабельника вышли, закрылась тяжелая дверь, и сэр Бартоломью вновь остался во тьме.

Вот только теперь тьма эта затопила не камеру, а его душу.

Выхода не было.

Оправдаться под заклятием правдивости? Но король и вправду намекал ему… да не намекал – прямо сказал! «Можно победить в войне, разгромив войска неприятеля, – как наяву зазвучал в голове нарочито приглушенный голос короля Луи, – но куда проще добыть победу, лишив врага руководства. Отсюда этого не сделать. А там, сэр Бартоломью, почти наверняка представится случай». Вот вам и наверняка. Выдать такое под заклятьем правдивости – верное объявление войны. И хотя война и так вот-вот начнется, для Таргалы каждый день отсрочки может оказаться бесценным.

Отпираться? Он сможет… наверное, даже под пыткой – сможет. Но Мариана?!

Он клялся ее защищать. Да и без клятвы… Разве, чтобы защищать ее, нужны клятвы?! От нее скрывал, но что скрывать от себя – Мариана стала ему дороже любых слов и любых клятв. Дороже жизни. Если для того, чтобы спасти ее, надо оговорить себя, он сделает это с радостью. И умрет счастливым, зная, что этим выкупил ее жизнь.

Но ему придется оговорить не только себя. Он рыцарь Таргалы. Его покушение на императора – покушение Таргалы и короля Таргалы. Война. Та самая война.