Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

«Люди, вы получали предупреждение. Вы не ушли, когда мы просили вас миром. Это последнее послание, ради былой дружбы, позабытой людьми. Подземелье дает вам еще день. Один день на то, чтобы сохранить ваши жизни. Уходите – или останетесь здесь мертвыми».

Вот оно как.

Значит, это исконные гномьи копи, а не людские разработки.

Как любой таргалец, Барти достаточно знал о Смутных временах, чтобы представить, чего можно ждать людям от начавших войну гномов. Если в империи начнется то же самое… Свет Господень, вот тогда императору точно станет не до Таргалы! Вот оно, спасение… искупление предательства, совершенного ради Марианы. Всего лишь закинуть камешек подальше. Один день. И плевать, что этот день станет последним днем их жизни. Разве это жизнь? А гномы убивают без излишней жестокости. Обрушат свод, или выведут сюда подземную реку, или еще что такое же верное.

Вот только Альни…

Один день. Тот самый день, что гномы дали империи ради былой дружбы, там, наверху, будет умирать Альнари, сын казненного три года назад наместника Диарталы. Умирать злой, медленной, бесславной смертью. А их всех снова заставят смотреть.

Трудно предать первый раз. Второй – или невозможно, или легче легкого, и пока сам не столкнешься, не узнаешь, как будет оно для тебя.

Первый раз сэр Бартоломью, коронный рыцарь Таргалы, выбрал жизнь любимой. Второй – жизнь друга. Не слишком большая цена за предательство.

Алая капля лежала на ладони. Барти знал, точно знал – гномий колдун через такие вот камни видит тех, кто читает послание. Можно ответить сразу, в том и фокус.

– Я знаю, вы меня слышите. Вы должны слышать… – У Барти перехватило дыхание. – Не надо угроз, не надо посланий. Тех, кто решает, здесь нет, до них не дойдут ваши слова. Придите… просто придите и возьмите то, что по праву ваше. Вы ведь можете увести нас отсюда, я знаю, можете, я ходил гномьими путями. Мы ведь не своей волей здесь. Мы бы счастливы уйти, только помогите… Сбегут все, охране ой как не поздоровится. А если охрана исчезнет без следа…

Барти хрипло рассмеялся – и осекся. Опять спасение от гномов? Здесь?! Не бывает на свете таких совпадений… не может их быть! Это и называется, верно, «безумная надежда».

Да, безумная… но другой нет. Барти глядел на гномий камень – до рези в глазах, до слез, смазавших ограненный восьмигранником гранат в каплю крови на ладони. Глядел и шептал: придите, пожалуйста! Господом всеблагим умоляю…

Ферхади вошел, когда Мариана с Гилой пили чай. Таргальская роза, что-то увлеченно рассказывающая старшей жене, побледнела и умолкла на полуслове. Зря сразу не поговорил с ней, поморщился Лев Ич-Тойвина. Но, с другой стороны, когда? Вчера он устроил учения в степи для своей сотни, а день до того провел с Гилой. Да и нечего ему было сказать Мариане. Новости появились сегодня, и вопросы – тоже.

Гила обернулась, встала навстречу супругу. На глазах младшей жены старшая не позволила себе фамильярности. Приняла от мужа поцелуй, улыбнулась в ответ, – и всё.

– Я прошу прощения, что потревожил ваш отдых, – ровным голосом выговорил Ферхади. Гила нахмурилась; северянка, напротив, перевела дух, будто первых его слов ждала со страхом – и слов совсем не этих. – Мариана, пойдем со мной, поговорим.

– Почему не здесь? – приподняла брови Гила. – Если я мешаю…

– Нет, – прервал Ферхади. – Гила, я буду рад и очень тебе благодарен, если ты согласишься пойти с нами. Если, конечно, Мариана не против. А не здесь… да потому что разговор не для спальни, вот и все!

Мариана поднялась из кресла с таким видом, будто ее на казнь вести собрались. Что ж, сам виноват, раздраженно подумал Ферхади, выпустил злость не ко времени. Развернулся, бросил через плечо:

– Я подожду вас в беседке. Вижу, Мариане нужно переодеться.

И вышел. Пусть звездочка успокоит северянку, у нее получится. В который раз за последние семь лет Ферхади возблагодарил Господа, покойного отца и счастливую судьбу, подаривших ему Гилу. И в который раз за последние четыре дня подумал: за Гилу, случись что с нею по его вине, и вечности у ног Нечистого будет мало. За одну только Гилу… а остальные? Аннита, Элеа, Ирула? Дети? Лисиль, ей-то за что второй раз?! Соберись, сказал себе Лев Ич-Тойвина. Соберись, дурень, и хоть раз в жизни дай себе труд подумать так, как умел думать твой отец. Слишком многое на кону, ты не имеешь права проиграть.

Слуги шарахались от мрачного господина, спешили убраться подальше – срочных дел, хвала Господу, хватает в любой части огромного имения. Поэтому, когда четверть часа спустя той же дорогой шли две жены господина, их не видел никто. А впрочем, если бы и видели, – что особого? Госпожа Гила вышла прогуляться, ходить одной на ее сроке уже нельзя, вот и взяла с собой новую жену. А что отдохнуть решила не где-нибудь, а в любимой беседке господина – так ей можно. Только ей и можно, все это знают. Господин отличает Гилу, хоть она и жена не самая старшая, и рожает одних девчонок – вон, уже третью ждет. Но госпожа Гила того стоит, ведь только она и умеет смягчить гнев господина…

Ферхади поднялся навстречу женам – и остался стоять. Гила угнездилась в кресле у стола, расправила складки халата, подперла ладошкой подбородок. Словно говорила: не стесняйтесь, хотите секретничать – секретничайте, хотите ругаться – ругайтесь, дальше меня не уйдет. Но учтите, что я вас слушаю и свое веское слово вставить не постесняюсь.

Таргальская девчонка смотрела на супруга вопросительно, испуганно, и в то же время – с вызовом. Садиться она не спешила; и Ферхади собственную голову готов был заложить, что не почтительность тому причиной.

– Мариана, прости меня. – Извиняться первым, когда вины поровну, тяжело и обидно, и Ферхади не стал тянуть с самым для него сложным. – Я не должен был добиваться тебя так, как привык добиваться наших женщин. Я не подумал, что ты поймешь все… иначе. Я… – Слова, нужные, правильные, не раз проговоренные мысленно слова, почему-то вдруг разбежались, и Ферхади лишь повторил: – Прости.

Мариана опустила голову. Похоже, и к ней правильные слова не торопились. Наконец, явно через силу, выдавила:

– Я не хочу быть твоей женой. Мне жаль, что я не сказала этого раньше. Я… я испугалась.

Ферхади вздохнул: что ж, вот и все. Твоей она не станет, хоть из шкуры вывернись. Поздно, с чистого листа уже не начать. Выкинь из головы ее прохладную кожу под твоими ладонями, и шелк золотых волос, и так забавно краснеющие уши. Думай о другом. Думай о ее жизни – и о жизнях тех, кто тебя любит.

– В присутствии Гилы, одной из своих старших жен, я обещаю и клянусь в том, что мой брак с тобой, Мариана, не является действительным. Я обещаю и клянусь, что не прикоснусь к тебе как муж и не потребую от тебя ничего, как от жены. Я обещаю и клянусь подтвердить недействительность нашего брака в храме при свидетелях. Отныне ты гостья в моем доме.