Алла Гореликова - Зерна огня, или Свидетель деяния

Мариана покачала головой. Полезла в сумку, достала флакон из белой глины – пузатый, с притертой крышкой.

– Возьми, Барти. Здесь гномий огонь, с десяток зерен должно, наверное, быть.

– Ого, – Барти удивленно присвистнул. – Такое сокровище, и тратить на этих тварей.

– А что делать? Так они весь день гореть будут. И смердеть. – Мариана сглотнула и, обежав костер по широкой дуге, со всех ног понеслась к ручью. От вони девушку выворачивало наизнанку.

Умывалась неторопливо: возвращаться на поляну не хотелось. Вертелась в голове последняя фраза Барти, его удивленный голос. «Сокровище»… Истинная ценность гномьего огня никогда Мариану не интересовала. Но она помнила те слова, что сказал отец, вложив ей в руку этот самый флакон. «Помни, Мари, никто не должен знать. Эти зернышки дороже серебра и опасней стали, и многие, кому ты веришь, как себе, захотели бы отнять их у тебя вместе с жизнью. Одно такое зерно, дочка, может решить судьбу королевства. Храни их в тайне, как хранил я, до крайнего случая».

Судьбу королевства… да разве не ее решает их путь? И пусть сразу два драгоценных зерна потрачены почти впустую – зато не пришлось провести день, подкидывая дрова в вонючий костер. К тому же Мариана никогда не понимала тех, кто, имея драгоценности, прячет их под замком до невесть какого случая. Правда, у нее драгоценностей отродясь не водилось: в Белых Холмах жили хоть и не бедно, но без особых излишеств.

А тайна… Почему-то сэру Бартоломью она верила. Непрошеному свидетелю, навязанному спутнику, одному из тех, кто жестоко над ней посмеялся – верила. «Дура девка», сказал бы отец. И, наверное, усмехнулся бы в усы – примерно как, как усмехается Барти.

Между тем рыцарь, проводив взглядом спутницу, перевел задумчивый взгляд на оставленный ею флакон. Десять зерен гномьего огня, да еще и в сосуде из белой, устойчивой к чарам глины – на самом деле сокровище. Знай он, что девица вышла из Подземелья с таким подарком, не стал бы подозревать гномов в злом умысле против нее. Видно, и в самом деле под горами происходит что-то такое, чему не должно быть свидетелей из числа людей, иначе их, конечно, пустили бы пройти по короткому и безопасному пути. Свет Господень, Орден всегда жил в дружбе с Подземельем, но гномьего огня хорошо если с пяток зерен найдется на все отряды Таргалы, вместе взятые! Подземельные не продают его. Говорят, не та магия, чтоб можно было выменивать на деньги; но сам Барти уверен: гномы просто боятся, что огненные зерна попадут не в те руки. А с другой стороны, какие руки «те», когда речь идет об оружии настолько страшной силы?! Да этого десятка зерен хватит выиграть войну, если применить их толково! Да за этот флакон, если покупателя поискать с умом, можно не знать горя до конца жизни… или быть убитым, осадил сам себя Барти. За меньшие сокровища убивали. Разве что королю предложить, но и с королем, пожалуй, может обернуться всяко.

Рыцарь в сердцах помянул Нечистого и вытряхнул на ладонь зерно. Нестерпимо яркая искра просвечивала сквозь темную оболочку, рвалась на волю. Понимает ли Мариана истинную цену этого зернышка?

Сэр Барти бросил зерно в огонь и поспешно отступил на край поляны. Сощурился, пытаясь разглядеть искру среди огня…

Несколько мгновений ничего не происходило. Потом в костре затрещало: видно, лопнула оболочка зерна. Рыцарь отшатнулся, прикрыл глаза ладонью: пламя взревело, вспухло ослепительно-белым шаром, поднялось столбом. И опало. На месте костра осталось выжженное до камня черное пятно.

Перед глазами Барти плавали фиолетовые пятна. Пришлось подождать, пока глаза снова привыкнут к разбавленному зеленью утреннему свету; кинув второе зерно в костер с детенышем, Барти отбежал подальше и сразу же отвернулся. Напомнил себе, унимая яростное сожаление: время дороже.

– Ну что? – Мариана остановилась на краю поляны. – Сжег? Поехали тогда. Позавтракаем где-нибудь в другом месте, ладно?

– Да, конечно. – Барти тряхнул головой, прогоняя наваждение. Протянул спутнице гномий флакон. – Спрячь. Ты как сегодня, лучше?

Девушка улыбнулась:

– Почти хорошо. Правда, Барти, лучше. Спасибо.

Рыцарь молча кивнул. Взгляд тянуло к сумке, в недрах которой скрылся пузатый флакон из белой глины. Совсем некстати вспомнилось, как сэр Огюст, первый его наставник в отряде, задумчиво катал по ладони такое же вот зерно – перед тем, как пойти послом на «Ледяного Дракона». Хотя нет, не вполне такое… То было – без запирающей жар оболочки, упрятанное в небольшой тонкостенный футляр: как раз в кулаке сжать. Сжать, вызвать в памяти слово-ключ… да, ты сгоришь первым – но уж будь спокоен, вокруг тебя никто не спасется.

Барти сглотнул. Где сэр Огюст раздобыл зерно «последнего довода», никто так и не узнал. Да и какая, прах его забери, разница? Не то важно, где взял, а то, на что истратил. Одна жизнь – за весь город… и даже похоронить нечего. Вспух над стоящим на себастийском рейде вражеским фрегатом такой же вот огненный столб, покрыл зеленую воду белесый пепел, осел вместе с пеной на камнях под причалами… пепел – все, что осталось.

– Нечистый меня раздери, – пробормотал Барти. И пошел седлать коней.

Место для привала нашли через час с небольшим: у излучины ручья, на пологой, сбегающей к воде полянке. За этот час Мариана убедилась, что сегодня и впрямь может почти спокойно сидеть в седле, а Барти худо-бедно выкинул из головы навязчивые мысли о гномах, их огненной магии, политических играх и непонятных человеку помыслах. Поэтому завтракали шумно, словно пытаясь крепче привязать заглянувшую ночью на огонек их костра невероятную удачу. Мариана выспросила у рыцаря все подробности ночной охоты, поахала, но, к облегчению Барти, снова благодарить не стала. Вместо этого рассказала, как лет шесть или семь тому назад в ее родных местах – «не так уж далеко отсюда, сэр Барти» – устроили облаву: мрачники в тот год расплодились так, что опасно стало даже выйти ночью на собственный двор.

– Я девчонкой была, а помню. – Мариана поежилась. – Мама всю ночь молилась, не переставая, нянюшка бегала от окна к окну, а меня просто забыли уложить в постель. В какую бы другую ночь не спать – праздник, но тогда… мне страшно было, так страшно! Знаешь, сэр Барти, моя мама… она храбрая была, очень. Она выросла в городке на побережье, трусы там погибают первыми. Она вместо сказок на ночь мне рассказывала, как ее отец отбивал налеты пиратов, а они, мелюзга, подносили на стены болты и уводили вниз раненых. И видеть ее страх… это было так, будто небо вот-вот обрушится, или будто ночь останется навсегда. А утром, – на лице девушки расцвела улыбка, – утром вернулся отец, и был пир. Весь день. Они потеряли троих из двух десятков, это очень мало. И мрачники нас долго потом не тревожили.