Дуглас Брайан - Глаз Кали

Конан ворвался на плато вихрем. Он тяжело дышал и старался не встречаться глазами с Фридугисом. Варвар и сам перепугался не на шутку, хотя это был не парализующий и не унизительный страх; то было чувство, которое, скорее, можно назвать инстинктом самосохранения. Чувством, которое ни в коем случае не затмевало способность здраво рассуждать и принимать мгновенные и спасительные решения.

Идол прошел по мосту несколько шагов. Мост скрипел, напрягаясь под тяжестью громадного медного тела.

Фридугис не без стыда понял, что веревки, сплетенные из гибких лиан, гораздо прочнее, чем предполагал бритунец. Они не порвались даже под тяжестью медного истукана.

Мост прогибался все глубже. Скрип веревок был таким громким, что напоминал человеческий стон. И вдруг все закончилось. С оглушительным грохотом веревки порвались. Мост лопнул, и медное чудовище безмолвно полетело в пропасть.

Огромное сверкающее тело пронеслось по воздуху, и Конану на миг показалось, что это божество упало с небес по собственной воле. Вот сейчас, оттолкнувшись от земли, оно взмоет в воздух и полетит…

Но ничего подобного, разумеется, не произошло. Раздался ужасающий грохот. Вода в далекой реке вскипела мириадами пронизанных золотым светом искр. Монстр упал с высоты и остался лежать неподвижно. Река с громким журчанием бежала по его медному телу.

Все было кончено.

Конан долго еще смотрел на неподвижную медную громадину. Вдруг ему подумалось, что теперь им будет не хватать этого постоянного «тум, тум, тум» за спиной. Как будто медное существо подгоняло путников и помогало им не сбиться с пути. Во всяком случае, их решимость двигаться вперед и только вперед была отчасти спровоцирована именно этим преследователем.

Шесть рук божка были нелепо раскиданы в стороны. Одна серьезно пострадала: от нее отбился указательный палец, и еще два были сильно погнуты. Барабанчик, который одна из рук вертела постоянно между пальцами, отлетел в сторону, и на него тотчас уселась любопытная тонконогая пичуга с длинным изогнутым клювом.

Вода немного успокоилась, взбаламученная падением огромного туловища, и теперь с легкостью преодолевала новую преграду. Она весело взбиралась наверх, на выпученный медный живот, и оттуда низвергалась небольшим водопадиком.

— Ну, вот и все, — промолвил Фридугис. — Монстр нам больше не опасен.

Сканда захлопотал, запрыгал, быстро жестикулируя. Казалось, он только теперь понял смысл происходящего. Он подбежал к самому краю обрыва и уставился на упавшего монстра. Затем обернулся к своим товарищам по путешествию и громко заверещал. Безумец терзал свои волосы и вопил что-то непонятное, после чего, так же внезапно, бросился бежать.

— За ним! — скомандовал Конан.

И они с Фридугисом припустили следом за Скандой. Почему-то на душе у Конана было весело. Это веселье он никак не связывал с тем обстоятельством, что им все же удалось перехитрить и вывести из строя медного божка. В конце концов, это существо, как оказалось, не отличалось большой сообразительностью. Обдурить такого — много ума не требуется. Нет, Конан чувствовал, что их путешествие приближается к концу. А конец подобного странствия — это всегда последнее испытание и финальный триумф!

Киммериец предвкушал, как они отыщут горы самоцветов из числа тех, что не особенно нужны богине Кали. Когда они возвратят этой капризной и грозной даме ее возлюбленный алмаз — третий глаз, — она (как сильно надеялся киммериец) закроет все три своих глаза на невинную кражу. И Конан уйдет из Вендии богатым.

Он выберется в какой-нибудь большой город. Купит там лошадь. И отправится верхом в Шадизар, где к его услугам будут лучшие кабаки, веселые красавицы и все те немыслимые развлечения, какие только доступны в Шадизаре человеку с деньгами…

Стоп. Лошадь.

Конан с подозрением уставился на Фридугиса. После всех треволнений, какие пережил киммериец, превращенный в монстра и затем исцеленный Фридугисом, после долгого рассказа об алмазе, о свойствах богини Кали, о злоключениях всех, кто когда-либо владел чудесным камнем, — после всего этого Конан напрочь забыл об одной детали.

А именно: ведь у Фридугиса прежде была собственная лошадь! Интересно, куда он ее подевал? Когда Конан очнулся в хижине бритунца — и когда происходила вся эта крайне неприятная история с хвостом, никакой лошади не было уже и в помине.

Конан вдруг расхохотался.

Фридугис уставился на него с подозрением.

— Что это ты так развеселился, киммериец? По-моему, твое веселье имеет весьма неприглядное происхождение.

— Ну, это как посмотреть… — Конан фыркнул. — Значит, те припасы, коими ты поражал мое воображение, когда мы встретились на окраине Рамбхи, ты украл, да, Фридугис?

— Разумеется, — с достоинством отозвался бритунец. — Я их стырил, как это принято говорить в воровских кругах. Утащил и спер у этих недостойных жителей Рамбхи, которые пренебрегают законами гостеприимства. Точнее, которые простирают эти законы лишь на себе подобных, в то время как достойные чужаки…

— Остановись, — предупредил его Конан. — Я тогда был слишком болен, чтобы догадаться, а ты, вероятно, намеревался произвести на меня впечатление. Так?

— Не возьму в толк, о чем ты говоришь, любезный варвар, — холодно произнес Фридугис. — Все обстояло именно так, как я имел честь тебе рассказывать. Недостойные граждане Рамбхи отказали мне в приюте, поэтому я был вынужден…

— Ты обменял свою лошадь на припасы, — сказал Конан обвиняюще. — Вот как ты поступил. Я должен был догадаться раньше. Но слишком уж много всего навалилось! И я проглотил твою ложь вместе с твоими лепешками… Глупо.

— Ну, возможно, — не позволил себя смутить Фридугис. — Возможно, я оставил свою добрую лошадку у этих людей. Кто-то же должен был о ней позаботиться! Я нарочно выяснял обычай этой страны. Здесь никому не придет в голову обидеть лошадь, не говоря уж о том, чтобы съесть ее. В то время как ты, дорогой Конан, вполне в состоянии сожрать даже лошадь, если будешь голоден. Тем более, если учесть некоторые особенности твоего… э… состояния… в тот момент, когда мы снова встретились, к моему великому удовольствию… Словом, я счел, что лошади будет безопаснее в Рамбхе. Подальше от тебя.

— Понятно, — хмуро сказал Конан.

— Ты как-то похвалялся своим умением добывать денежные средства и продукты, — продолжал бритунец, — вот я и решил, что честная сделка с жителями Рамбхи будет иметь в твоих глазах весьма некрасивый вид, в то время как якобы совершенная мною кража вызовет твое живейшее сочувствие. Я хотел, чтобы ты уважал меня, Конан! Вот чего я добивался своей невинной ложью.

— Ладно, — Конан махнул рукой. — В конце концов, не так уж это важно… Ты правильно поступил, избавившись от лошади. Нам бы пришлось бросить ее в джунглях.