Дуглас Брайан - Глаз Кали

Фридугис вздохнул с явным облегчением.

— Рад, что ты счел меня достойным своей дружбы. И… — Было очевидно, что Фридугису трудно продолжать, однако он через силу все же договорил до конца: — Я признателен тебе, Конан, за то, что ты спас меня там, на мосту. Без тебя я бы до сих пор трясся, глядя вниз, в пропасть.

— А, — отмахнулся Конан с небрежным видом, — ничего особенного.

Фридугис покраснел:

— Моя жизнь — это, по-твоему, «ничего особенного»?

Конан удивленно посмотрел на него.

— Кто говорит о твоей жизни? Я имел в виду свое деяние. Мой друг, один глубокоуважаемый кхитайский философ, говорит: «Один-единственный, даже самый маленький камень способен сдвинуть горы. Нужно только понять, куда его положить или откуда его взять». По этому поводу он рассказывал одну притчу. Предположим, у нас имеется гора камней. Если взять один камешек сверху, то гора останется прежней. Но если вытащить камень снизу, то гора обрушится…

— Да избавят меня Митра от киммерийского горца, рассказывающего кхитайские притчи! — воскликнул Фридугис с дурашливым ужасом.

Конан оглушительно расхохотался, а Фридугис дружески хлопнул его по плечу.

И тут они увидели Сканду. Безумец бежал не с той стороны, куда он удалился, а с противоположной, как если бы он описал круг.

— За ним! — азартно предложил Фридугис. И приятели рванулись следом за Скандой. Тот скакал, высоко задирая ноги и размахивая тощими черными руками. Время он времени он задирал голову и оглашал окрестности пронзительным птичьим воплем, а затем вновь принимался бежать.

Он несся, держась края пропасти. Друзья следовали за ним шаг в шаг. И вскоре худшие подозрения Конана подтвердились. Плато, на которое они забрались, убегая от монстра, представляло собой большую скалу, торчащую посреди равнины, точно последний зуб в десне старика. Оно имело вид ступы. Все его стены отвесно обрывались вниз. Река огибала плато со всех сторон. Она обвивала каменное подножие этой скалы, а затем уходила дальше, и ее змеиный хвост терялся в джунглях.

Зеленое море расстилалось вокруг скалы, куда ни бросишь взгляд. Изредка между листьями поблескивала вода — там текла все та же река.

— Странное место, — проговорил Фридугис, оглядываясь вокруг. — Для чего же сюда вел мост? Здесь должно что-то находиться.

Сканда продолжал бегать кругами. Оба приятеля давно уже сидели, пытаясь осмыслить положение, в которое угодили, а Сканда все бегал и бегал. Наконец, совершенно лишившись сил, безумец повалился на землю и уставился на своих спутников умирающими глазами.

— Сплетем веревку из лианы, — предложил Конан. — Этого добра здесь растет предостаточно. Время у нас есть. Сделаем лестницу и спустимся вниз.

— Я был уверен, что какой-нибудь выход обязательно найдется, — сообщил Фридугис. — Передохнем — и за работу.

На том они и порешили.

Конана не переставал удивлять Фридугис. Таких деятельных людей киммериец встречал довольно редко. Обычно спутники Конана сдавались перед напором жизненных трудностей. Даже самые лихие воины начинали ворчать, все более активно проявляя недовольство. Таким способом они старались скрыть то нехитрое обстоятельство, что ситуация становилась для них невыносимой, и они готовы вот-вот сдаться.

Бритунец же, хоть и не был воином, а являлся избалованным аристократом, не ворчал и даже не помышлял о сдаче. Еще чего не хватало! Оставаясь бодрыми жизнерадостным, он всем своим видом показывал Конану, что готов переносить тяготы их путешествия наравне с могучим варваром.

Они вместе нарезали гибких лиан и взялись за дело. Конан показал бритунцу, и тот принялся за работу с таким видом, будто зарабатывал на жизнь подобным ремеслом.

Конана немного позабавило это обстоятельство. «Аристократ должен уметь позаботиться о себе сам, даже в отсутствие рабов» — так, кажется, выразился Фридугис несколько дней назад. Забавное утверждение. Интересно, что сказал бы по этому поводу какой-нибудь изнеженный, разжиревший султанапурский властитель? Ха-ха, забавно будет увидеть его физиономию!

Конан фыркнул, представив себе гримасу, которая появилась бы на пухлом лице подобного аристократа.

Фридугис весело принялся напевать солдатскую песню.

Конан не выдержал:

— Чему ты радуешься?

— А разве у меня есть повод огорчаться? — удивился Фридугис. — Странный ты человек, варвар. Мы спаслись от медного идола, хотя, казалось бы, наша гибель была неизбежна. Мы забрались на это плато, но скоро спустимся вниз и пойдем дальше. Мы избавимся, наконец от проклятого алмаза, зато отыщем гору других сокровищ, вполне безопасных. А потом вернемся домой, и заживем по-человечески! К тому же я предвкушаю работу над трактатом. О путешествиях зачастую интереснее вспоминать, нежели переживать их.

— А, — сказал Конан, стараясь говорить безразличным тоном.

— Ты разве не знал? — Фридугис хмыкнул. Большинство людей вообще предпочитает слушать о приключениях, не вставая с собственно ложа. Для того и прикармливают в замках всяких сказителей и бродячих менестрелей.

— Конечно, — отозвался Конан. — Что до меня, то я предпочитаю добрую схватку на мечах бредням о чужих похождениях. Во-первых, терпеть не могу слушать, как другие хвастают. Во-вторых, почти все в этих рассказах вранье, в-третьих, у сказителей всегда противные голодные глаза: так и шастают по сторонам, прикидывая, что бы украсть. Не замечал? Это оттого, что все кругом жуют, пока они рассказывают свои байки. Ну и, разумеется, такой сказитель разливается о сражениях, красавицах, чудовищах и драгоценностях, а в голове у него одно: «Лишь бы до той оленьей ляжки не дотянулись, проклятые обжоры! Неужто мне ничего не оставят закусить? Не видят разве, человек голоден!»

Фридугис засмеялся.

— Так ведь сказителей сперва кормят, а уж после заставляют рассказывать!

— Ну и что? — Конан выглядел искреннее удивленным. — Это же ненасытные утробы! Им бы только жрать да жрать… Уж поверь мне, с таковыми имел дело. Нет, когда я стану королем, никаких сказителей при моем дворе не будет. Без вранья, без краж, без обжорства попусту… Словом, все строго — и одна только правда.

— В таком случае, ты войдешь в историю как самый жестокий тиран из возможных, — заявил Фридугис. — Ты отбираешь у людей возможность мечтать.

Конан поморщился так, словно проглотил нечто тухлое.

— Только не говори мне, что из мечтателей вырастают герои! Из мечтателей вырастают мечтатели, а героям мечтать некогда — они действуют.

— Ты неисправим, — махнул рукой Фридугис, который как раз хотел сказать киммерийцу о том, что мечта порождает героя.