Даниэл Уолмер - Багровое око

Когда стемнело, Шумри разжег костер. Им нечего было варить или жарить, они не опасались нападения диких зверей, но огонь — третий собеседник в ночном разговоре, самый искренний и взволнованный — был необходим.

— Значит, мы не поплывем с тобой дальше вокруг нашей дыни? — нарушил наконец молчание киммериец. Возможно, он обрел способность говорить оттого, что, невидимые в темноте, синие камни больше не мозолили ему глаза. — Я помню, как ты горел этой идеей: из глаз сыпались искры, изо рта вылетали заманчивые обещания…

— Прости меня, Конан, — сокрушенно отозвался Шумри. — Мои планы переменились. Я узнал здесь нечто такое, отчего мне нужно как можно скорее возвращаться к себе в Немедию. Наш мир действительно круглый, мой аргосский мудрец не соврал. Алмена сказала, что если бы мы поплыли на корабле дальше на юг, нам пришлось бы огибать огромную землю, вечно покрытую льдом и снегом. Потом мы поплыли бы на север, и множество земель встретилось бы нам, похожих и непохожих на наши края. Потом снова были бы льды и снега, и лишь после всего этого мы добрались бы до родины. Много лун ушло бы, может быть, не один год… А мне нужно спешить. Прости меня, Шумри.

— Что же это за важную вещь ты узнал здесь, из-за которой теперь спешишь без оглядки?

— Это касается той девушки, которой я должен передать синие камни. Алмена сказала мне… — Шумри заколебался.

— Можешь не говорить, если не хочешь. Я не любопытен! — буркнул киммериец.

— Да нет, мне как раз хотелось бы рассказать. Когда делишься с другом всем, что у тебя на душе, намного легче выносить тяжесть пути. Но мне кажется, что тебе это совсем не нужно, Конан…

— Гм! — Киммериец задумался. — С другом — конечно. Но до сих пор, признаться, мне как-то не приходило в голову считать тебя своим другом. Слишком уж мы разные. Нередко ты приводил меня в бешенство, Несколько раз я даже хотел расстаться с тобой и идти дальше один. Увидев на твоей шее ожерелье, я чуть не сбросил тебя с этого обрыва, клянусь Кромом!.. Но что-то остановило меня.

— И что же именно? — поинтересовался Шумри.

— Должно быть, я понял, что это не принесет мне особой радости. Пока я сидел тут и думал — времени девать было некуда, я просто сидел и думал! — я не чувствовал облегчения от того, что завтра наши дороги навсегда разойдутся. Странно, да?..

— Нет, — Шумри пожал плечами, — отчего же… Меня это тоже совсем не радует.

— Правда?! Ну-ка, дай мне свой кинжал.

Шумри с некоторой опаской протянул ему острое лезвие, не понимая, зачем оно могло понадобиться киммерийцу.

— Друг — хорошее слово, — сказал Конан. — Но есть еще одно. И мне оно нравится больше.

Он сделал длинный надрез на своей левой руке возле локтя и передал кинжал немедийцу. Тот, поколебавшись мгновение, сделал то же самое. Затем они сблизили локти так, что струнки темной крови слились вместе и тонким ручьем устремились вниз, впитываясь в песок.

Когда кровь перестала течь, Конан зализал царапину. Кровавое пятнышко на песке он обвел острием кинжала, а затем выложил по окружности несколько белых гладких камней.

— Вот это будет храм, в котором живет теперь дух нашей дружбы. Здесь его никто не тронет. Мы с тобой кровные побратимы, Шумри. Расскажи-ка мне все, что ты не успел рассказать о себе за эти несколько лун.

— Но это займет много времени…

— У нас впереди ночь.

И Шумри рассказал ему всю историю своей жизни — так же откровенно и подробно, как он рассказывал недавно Алмене. О грозном отце, о несчастном заколотом воришке, о руках, которые отказались вонзать железо в чужую плоть, о рыцарском звании, которое он отверг, об Илоис…

Когда он кончил говорить, небо на востоке порозовело, а тьма истончилась. Конан долго молчал, не отрываясь от гаснущих углей костра.

— Счастливый ты человек, Шумри! — сказал он наконец.

— Почему? — удивился тот.

— Тебе есть куда спешить. Ты знаешь, что тебе надо позарез сделать в самое ближайшее время. Мне же… мне все равно куда.

Он встал, подошел к краю обрыва и внезапно взмахнул руками и нагнулся, словно намереваясь ринуться вниз. Испуганный Шумри схватил его за лодыжку. Конан обернулся и рассмеялся.

— Если я захочу уйти, ты меня не удержишь! И никто не удержит. Но я не хочу пока. Но только, во имя Крома! — посоветуй, куда мне идти теперь.

— Алмена сказала мне, что ее сестренка — та, что живет на берегу океана, — поможет нам попасть туда, куда мы захотим. Я вернусь в свою Немедию, а ты, Конан, куда только пожелаешь. У тебя огромный выбор! Когда мы с тобой встретились в Стигии, у тебя были какие-то планы, ты ими горел не меньше, чем я своим путешествием. Теперь ты можешь вернуться к ним.

— Да, я могу вернуться в Кеми. Интересно: помнит ли меня еще та наша птичка? Я думаю, в ее крохотной голове нет места для долгой памяти. А если помнит, тем интересней будет снова скрестить с ней когти! — В глазах его мелькнул на мгновение боевой огонь, но тут же погас. — Я могу вернуться в Кеми и продумывать хитроумные планы, как выкрасть из пирамиды бесценную сердоликовую маску с глазами из желтых топазов… и я украду ее в конце концов, но эти планы совсем меня не греют и не будоражат, вот в чем беда! Пока я слонялся по свету вместе с тобой, все это во мне остыло… Послушай, Шумри, — внезапно спросил он, — ты когда-нибудь слышал такое имя — Багровое Око?

— Багровое Око? — переспросил немедиец. — Дай подумать… Кажется, слышал. И даже два раза: первый раз в детстве, в какой-то балладе про храброго рыцаря и нежную даму… второй раз о нем упоминал мой аргосский мудрец.

— И что? Что именно?

— Аргосский старец говорил вскользь, я толком ничего не понял. Тогда была сильная засуха. Все посевы в окрестных полях погибли, горели леса, коровы мычали сутками от жажды… Он сказал: «Видимо, у Багрового Ока здорово пересохло в горле». Сначала я подумал, что он говорит о солнце — оно было тогда совсем красного цвета, как воспалившийся на небе нарыв. Я спросил: «Разве у солнца есть горло?» Он расхохотался, но не весело, а с горечью: «Кто сказал тебе, что в этом виновато солнце?!» Но ничего объяснять не стал, как я ни расспрашивал… А та баллада… я помню ее совсем плохо. Похожа на историю Роальда и Эльбет, такая же безысходная. Рыцарь не смог победить Багровое Око и погиб какой-то особенно мучительной смертью. А девушка покончила с собой… А от кого ты слышал о нем, Конан?

— Мне сказала Алмена, — коротко ответил киммериец. — Гляди, уже встает солнце! Так мы и не поспали. Ты-то отоспишься в своей Немедии, а вот я…

От тлеющих угольков ночного костра они подожгли палочки, которые дала им Алмена. Тонкий сине-зеленый дым заструился вверх, растворяясь в утреннем воздухе. Запахло так, как пахнет в вендийских храмах, где перед золотыми статуями с сапфировыми глазами днем и ночью курятся благовония.