Майкл Мэнсон - Мудрец Арруб

Вниз, вниз, вниз…

Вниз, к смерти на шпилях стеклянных башен, к гибели на медной кровле саргофага, исчерченной звездными знаками; вниз, к хрусту переломанных костей, к шипенью крови, покидающей лопнувшие жилы, к гулкому удару о твердый металл или обманчиво-гладкое стекло… Вниз, к тропе, что ведет н Серые Равнины!

Его спас клочок шелковистой ткани, прикрывавший один из конусов. Собственно, клочок этот вовсе не показался Конану клочком — он был велик, прочен и толст, как самый огромный туранский ковер, который накрыл бы полностью всю хижину Ши Шелама. Запутавшись в нем, киммериец соскользнул в стеклянную трубку, увенчанную конусом, стремительно прокатился по гладкой холодной поверхности и ударился обо что-то твердое, похожее на отшлифованный до зеркального блеска камень.

Но то был не камень.

Поднявшись на ноги, Конан увидел прозрачный пол и прозрачные стены, возносившиеся над ним на высоту пяти человеческих ростов, а еще выше — темную плоскую кровлю, подобную крышке саргофага. За стенами простирался целый мир: гигантская, невероятных размеров пещера, под сводами которой висел тускловатый солнечный диск — или другое светило, напоминавшее солнце и видом своим, и величиной. Под его лучами можно было разглядеть уходившие в неизмеримую высоту уступы, заставленные какими-то непонятными и неразличимыми за дальностью предметами, о коих Конан мог сказать лишь одно: что они велики, как дворец знатнейшего из шадизарских вельмож. В углу огромной пещеры возвышалось нечто похожее на горный склон, выглядевший очень странно, так как шел он вверх абсолютно ровными складками одинаковой ширины и высоты, будто бы вырубленными топором и обтесанными до полного подобия. Таких гор Конан не видел нигде — ни в Заморе, ни в Бритунии, ни в Гиперборее, ни в родной Киммерии. И тем не менее, странная гора напоминала ему нечто знакомое, давно известное и привычное…

Ошеломленный, он прижался всем телом к прозрачной стене, напряг память и вздрогнул. На мгновение все предстало перед ним в своих истинных размерах: солнце обратилось шаром, парившим у потолка подземелья, уступы стали полками и столами, а складчатая гора обернулась лестницей. Сам же он — крохотный, как половина мизинца! — был заключен в склеп из хрусталя, прикрытый сверху медной пластиной с изображениями драконов и небесных светил.

Не успел Конан осознать и оценить значение своей догадки, как со стороны лестницы послышался грохот. Звуки были ошеломляюще гулкими и размеренными, и вскоре показались киммерийцу уже не громовыми ударами, а чудовищным топотом, словно в подземелье спускалась целая армия тяжеловооруженных бойцов, шагавших в ногу по устланной каменными плитами площади.

Но это был всего лишь один человек — титаническая фигура в темной мантии, подобная движущемуся утесу. Лица его, безмерно далекого и огромного, Конан не мог рассмотреть; оно представлялось хаотичным нагромождением каких-то выступов и впадин, промоин-морщин, пещер-ноздрей и расселин-губ. Сами Перворожденные Гиганты, дети Митры, что держат на плечах своих земной круг, не могли бы ему показаться грандиознее и страшнее!

«Хозяин», — с содроганием подумал киммериец. — «Целитель Арруб! Услышал звон упавшего меча и явился посмотреть, кого занесло в подвал ночной порою… Ну, посмотрит — а что затем? Раздавит, как муравья? Прихлопнет, словно жалкую ящерицу? Сунет в бутыль для потехи? Да зальет ту бутыль крепким аргосским вином, сохраняющим плоть и кости долгие десятилетия? Или разразится грозными заклятьями, что превращают человека в ничтожную мышь, в ползучего гада, в прах, пепел?»

Внезапно, глядя в чудовищное лицо, склонившееся над ним, Конан понял, что никакие грозные заклятья не нужны. Он и так был уже жалкой ящерицей, ничтожной мышью, муравьем, бесполезным прахом и пеплом! Что еще мог сделать ему колдун? Как наказать? Только смертью… Но смерти Конан не боялся, а потому, разом успокоившись, сел у хрустальной стены на тряпку — на тот спасительный клочок ткани, что сохранил ему жизнь.

Арруб, похоже, еще не разглядел незванного гостя. Наклонившись, он подобрал меч и с видимым усилием положил оружие на стол рядом с хрустальной темницей Конана, потом принялся разглядывать его одежду и сапоги. Наконец, взгляд целителя коснулся пустого кувшина из-под медового напитка, и кустистые брови на его лице полезли вверх. Теперь киммериец расслышал невнятное бормотание, подобное далеким раскатам грома:

— Сапоги… и пояс… и штаны… Да еще меч! Серебряная шкатулка с порошком кинну… она лежала на самом верху… И кувшин стоял там… Хмм… Полный! Был полный, а теперь — пустой! Был раствор кинну в меду, а теперь — ни капли! Отсюда — посылка и следствие… да, посылка и следствие, как учит вендийская мудрость… Посылка же такова: некий сын черепахи забрался в дом и вылакал настойку кинну… Верная посылка, правильная — коль есть меч, штаны и сапоги, а настойки нет! Теперь разберемся со следствием… если только я его не раздавил… этого черепашьего сына…

— Не раздавил! — во весь голос крикнул Конан. — Я тут!

Арруб вздрогнул и приставил огромную ладонь к чудовищному уху.

— Тут — это где? — пророкотал он, разглядывая тигли, змеевики и стеклянные сосуды, громоздившиеся на столе.

— Тут, в лохани под медной крышкой, — уточнил Конан. Он поднялся, вытянулся во весь рост и стукнул в хрустальную стену кулаком, чтобы привлечь внимание Арруба.

Целитель наконец-то его разглядел. Протянулась исполинская рука, похожая на толстенного змея с пятью шеями, крышка над головой Конана сдвинулась с тихим шуршаньем, затем согнутый крючком палец опустился вниз, словно предлагая Конану оседлать его. Он так и сделал — и тут же вознесся кверху, на медную пластину, прикрывавшую хрустальный саргофаг. Уверившись, что колдун не собирается кончать его немедля, киммериец сел, скрестив ноги, и молча уставился в лицо Арруба. Оно казалось ему темным, иссеченным морщинами пиком под снежной шапкой волос — видимо, целитель был очень стар.

Арруб, тоже не говоря ни слова и сдвинув седые брови, взирал на крохотное существо, пристроившееся на крышке саргофага, среди фигурок драконов и стеклянных трубок, пронизывающих пластину насквозь. Наконец он прогрохотал:

— Ах, черепаший сын! Дурная голова! Мало что вылакал настойку кинну, так еще угодил прямиком в мой хибат!

— Ну и что? — спросил Конан.

— А то! Настойка превратила тебя в крошечного гнома, а хибат… Если бы я начал смешивать в хибате горячительные и охлаждающие зелья, да еще кипятить их на огне, от тебя осталось бы меньше, чем ничего!

— Невелика потеря, — с мрачной ухмылкой сказал Конан. — Клянусь Кромом, от меня и так осталось меньше, чем ничего!