Майкл Муркок - Призрачный город

Мокоф озабоченно взглянул на него:

— Ты здоров ли?

— Вполне. Спасибо за твою заботу. Вернусь-ка я в таверну, пока совсем не потерял рассудка!

В голове его царил полный хаос. Мокоф сказал одно — а потом на одном дыхании опроверг сказанное. Он решил подумать обо всем за едой.

Дверь таверны была закрыта, и, сколько он ни стучал, ему не открыли. Он увидел, что его седло и сумки лежат снаружи. В одной из сумок у него было немного еды, он сел на скамейку и стал есть большой ломоть хлеба.

Внезапно над ним раздался крик, он поднял голову и в окне верхнего этажа увидел голову старой женщины, обращенную к нему.

— Ай-ай-ай, — кричала она, — ты что же это делаешь?

— Ничего, ем хлеб, мадам, — ответил он удивленно.

— Негодяй! — выходила она из себя. — Грязная, мерзкая свинья!

— В чем, в конце концов…

— Смотрите! Смотрите! — не останавливалась женщина.

На площадь быстро прибежали три вооруженных человека. Они в отвращении скривили лица, когда увидели Мыслителя.

— Извращенный тип, эксгибиционист, — сказал главный из троих.

Они схватили опешившего Мыслителя.

— Что происходит? — он аж задохнулся. — Что я такого сделал?

— Судью спросишь, — огрызнулся один из его стражей, и они потащили его на центральную площадь, в высокий дом, который, похоже, был их управлением.

Его бросили в камеру, и они ушли. Разодетый парень из соседней камеры, отделенной перегородкой, спросил его с развязной улыбкой:

— Привет, чужак. Что натворил?

— Представления не имею, — ответил Мыслитель. — Я просто сел перекусить, и вдруг…

— Перекусить? Но сейчас не время для еды, оно будет только через десять минут!

— Время, не время. Это что, у вас есть специальный период для еды? Для меня это уж слишком!

Разодетый парень ушел от перегородки в дальний угол своей камеры, с отвращением сморщив нос:

— Фу, за такие дела надо давать на всю катушку!

Вконец озадаченный, Мыслитель с безнадежным видом опустился на скамейку. Вокруг творилась какая-то мистификация. Странные традиции здешних людей были явно связаны с этим механизмом — часами, которые служили им, кажется, настоящим божеством. Если стрелки показывают не на ту цифру на диске, то некоторые твои действия в этот момент становятся преступлением. Хотел бы он знать, что за высшая кара его ожидает.

Прошло немало времени, когда стража пришла за ним. Его вели вереницей коридоров, пока не пришли в комнату, где за резным столом сидел человек в длинной красной мантии с металлической маской на лице. Стражи посадили Мыслителя перед ним, затем отошли и встали у дверей.

Человек в маске произнес звучным голосом:

— Ты обвиняешься в приеме пищи вне установленного часа, причем в общественном месте и на виду у всех. Это серьезное обвинение. Что ты скажешь в свою защиту?

— Единственно, что я чужестранец и не понимаю ваших обычаев.

— Слабое оправдание. И откуда ты?

— Из Ланжис-Лиго, что у моря.

— До меня доходили слухи о безнравственных вещах, практикуемых там. Теперь ты будешь знать, что ваши грязные привычки нельзя брать с собой в другой город и жить с ними и там. Но я буду к тебе снисходителен и приговариваю тебя к году работ на раскопках древностей.

— Но это же несправедливо!

— Ах, несправедливо? Придержи язык — или я тебе накину еще!

Подавленный, лишенный надежды, Мыслитель дал стражам отвести себя обратно в камеру.

Прошла ночь и настало утро, и за ним явились снова.

— Вставай, — приказал главный, — судья опять хочет тебя видеть.

— Что, хочет увеличить срок?

— Его спросишь.

Когда он и его стражи вошли, судья нервно барабанил пальцами по столу.

— Ты разбираешься в машинах, которые есть в Ланжис-Лиго, не гак ли? У вас там есть странные машины, я слышал. Хочешь выйти па свободу?

— Хочу, конечно А в машинах мы кое-что понимаем, но…

— Наш Великий Регулятор вышел из-под контроля. Я не удивился бы, услышав, что твое преступление вызвало такое потрясение, что он стал действовать с ошибками. Что-то случилось с его стержнем жизни, и нам, возможно, придется эвакуировать Барбарт, если его не удастся исправить. Мы утратили умение обращаться с машинами. Если ты починишь Великий Регулятор, мы выпустим тебя. Без него мы не знаем, когда спать, когда есть и так далее. Мы сойдем с ума, если лишимся его направляющего влияния!

Вряд ли восприняв все остальное из сказанного судьей, Мыслитель хорошо расслышал только то, что он будет отпущен, если исправит их машину. С другой стороны, он оставил Ланжис-Лиго именно потому, что Хронарх не доверил бы ему ни одной машины. У него было мало опыта, но, если речь идет о его освобождении, он попробует.

Когда он снова прибыл на центральную площадь, то заметил, что машина из блестящей меди — Великий Регула тор, как они ее называли, — издавала странное ворчание и сильно дрожала. Вокруг нее стояла дюжина стариков, которые дрожали в унисон с ней и размахивали руками.

— Вот человек из Ланжис-Лиго! — объявил страж. Все напряженно стали вглядываться в Мыслителя.

— Стержень жизни. Наверняка стержень жизни, — сказал один из стариков, теребя полу камзола.

— Давайте посмотрим, — сказал Мыслитель, отнюдь не уверенный в том, что он сумеет помочь.

Ему отвинтили несколько внешних пластин машины, и он через толстое стекло стал пристально рассматривать стержень жизни. Он видел такие вещи и раньше и кое-что знал о них. Он знал об этом вполне достаточно для того, чтобы не ожидать увидеть нечто раскаленное докрасна и все время выбрасывающее искры.

Он вспомнил вдруг, что через исключительно короткий промежуток времени — здесь это называют, возможно, минутой — стержень жизни может подойти к критическому состоянию, внутренне переполниться и вырваться из своих границ, и тогда его излучение убьет все живое. Мыслитель не обращал внимания на крики собравшихся, погрузившись всеми мыслями в стоявшую перед ним задачу. Ему придется повозиться с ней еще дольше, если он будет прислушиваться к советам зевак.

И вдруг он понял, что все они погибнут и он ничем не сможет им помочь.

Он обернулся к ним с намерением сказать об этом, как внезапно ему в голову пришла идея: а почему бы и ему самому, как делали, по его мнению, эти горожане, не запустить по второму кругу вот это мгновение?

Со вчерашнего дня он пытался обнаружить логику в словах Мокофа и, сопоставляя их с тем, что ему рассказывал Хронарх, составил себе картину того, как может развиваться процесс.

В порядке эксперимента он переместил себя во времени немного в прошлое. Получилось. И стержень жизни приобрел свой прежний вид, такой, каким он его увидел в первый момент.

О таких вещах он никогда раньше не думал, но теперь понял, что это легко, необходима лишь некоторая степень внутренней концентрации. Он был благодарен барбартцам с их загадочным аппаратом времени за то, что они подали ему такую идею.