Донован Фрост - Храм ночи

— Ну, давай, без церемоний, барон, мы же с тобой старые воины. Не бойся при мне обругать Конна, я сам не доволен сыном, в его годы следует похищать красавиц и охотиться на чудовищ в дальних странах, а не пропадать безвылазно на балах и пирах.

— Принц Конн известен в цивилизованных странах, как большой поборник наук и высокой поэзии, посему нет ничего удивительного в его дружбе со многими отпрысками славных немедийских родов, где эти добродетели пышным цветом распускаются не один век…

Конан грязно выругался, коротко и незамысловато, словно подвыпивший торговец пивом, уронивший пару монет в сточную канаву. Оливей недаром был старым воякой — и ухом не повел.

— А у меня и, как выяснилось, у славного графа есть веские подозрения, что заговор плетется на самых верхах, и в нем участвуют весьма известные владельцы знаменитых гербов и знатных титулов, которые… находятся под покровительством принца Конна.

— Кром! Уж не хочешь ли ты, барон, сказать, что мой сын замышляет против меня?! — Конан вскочил и навис над нешелохнувшимся Оливеем.

За столом утих разговор, а Иллиах встал и расположился за спиной немедийца, поигрывая массивной глиняной кружкой.

— Я далек от таких нелепых обвинений.

— В чем же дело, раздери тебя медведь?

— По молодости и неопытности, что весьма понятно и простительно, принц в погоне за внешним лоском дает покровительство людям, чьи интересы напрямую угрожают интересам тронов двух величайших владык Хайбории. Речь идет не о покушении на одного из славнейших королей, разумеется. Скорее о попытке мятежа в пограничных провинциях с целью создания нового государства.

— Ну, это еще может быть. — Конан уселся обратно, знаком приказывая Иллиаху вернуться к прерванному занятию, что киммерийский юноша не замедлил сделать.

— Но я не стал бы тревожить короля Аквилонии по столь ничтожному поводу, иди речь лишь о заурядном бунте, пусть и с участием родовитой знати. Или говорить о младшем сыне основателя Картографической академии в Тарантии.

— Что ж еще творится в этом Митрой забытом медвежьем углу? Мне кажется, что все это дело стоит поручить паре-тройке моих полков или даже вашему гарнизону — благо любой пропуск через границу для обоюдной пользы я могу подписать немедленно.

— Изучив известные факты, у меня и графа Троцеро сложилось убеждение, что верхушка заговора, без сомнения возглавляемого Торкилем Пеллийским, сама не более чем игрушка в руках более грозных сил, враждебных всему хайборийскому миру.

— И кто же эти злодеи?

— Золотому Льву Аквилонии, — Оливей ухмыльнулся, — без сомнения, должно быть известно имя Керим-Шаха?

Конан встрепенулся. Всякая весточка из лихого прошлого лила капли бальзама на зачерствевшее в рутине державной власти сердце бывшего наемника, пирата и разбойничьего вожака. Особенно теперь, когда в голову стареющему королю навязчиво лезли воспоминания об Ильбарских Горах, Деви Вендии и лихих горцах, имя Керим-Шаха словно вернуло его к прежней жизни.

Киммериец весьма снисходительно относился к легендам, ходившим о былых похождениях грозного Амры, и потому, если Оливей думал, что покоробит владыку Аквилонии упоминанием о бандитском приключении на севере Вендии, то он ошибся.

— Да, припоминаю. Был давным-давно такой иранистанский шпион, весьма ловкий в интригах и недурно обращавшийся с саблей. Сейчас таких воинов, почитай, что и нет — сильных, хитрых и упорных, как волк из северных пустошей. Да, это был настоящий гирканский волк-одиночка. Но он погиб жуткой смертью.

— Мне кажется, удалось несколько заинтересовать скучающего короля, не так ли? Кроме того, Конан Киммерийский, известный среди умеющих держать в руках меч, как первый клинок хайборийского мира, сам столкнулся с атаманом этих пограничных разбойников Хватом и не мог не отметить мастерства, с которым тот управляется с двумя экзотическими клинками?

— Это точно. Этот Хват, больше похожий на бешеную гадюку, чем на обычного грабителя с торгового тракта, доставил мне несколько приятных мгновений. Бой разлучил нас, но мы преотлично позвенели сталью… — Конан остановился и потрепал свою давно уже нечесаную гриву. — Что-то такое мелькнуло у меня тогда в башке… что-то связанное с моими… гм, вгоняющими в краску Конна восточными похождениями к югу от моря Вилайет… Нет, не помню. Но дерется этот Хват великолепно. Есть у меня даже желание, если славный граф и просвещенный принц не будут излишне внимательны к моей особе, изловить этого Хвата и позвенеть клинками еще раз. В конце концов, умереть от рук мужчины, пусть и похожего на змея больше, чем на человека, но умеющего неплохо биться, — достойный конец для Конана-киммерийца. Ты, барон — знатный рубака, должен понимать, что нет ничего страшнее, чем умереть от паршивого ревматизма у себя в кресле напротив уютного очага.

— Говорят, у воинов и королей — разные тропы.

— Дураки так говорят. Я воин! И, Кром свидетель, не из последних — меня должны склевать вороны, разнести в желудках волки, а череп мой, я верю, будет прекрасной игрушкой для быстро набирающего силы пса Гарма у престола его хозяйки Хель. Только тогда душа моя будет у Крома, рядом с такими бойцами, как упомянутый тобой Керим-Шах, а также…

Далее последовали имена, а вернее, клички и прозвища грабителей, пиратов и воров, некогда гремевшие по всем портам, трущобам городов и невольничьим рынкам, наводя ужас на купцов, монахов и старых дев. Оливей с изумлением слушал этот список достойнейших, по мнению киммерийца, людей, что попадут вместе с ним в Ледяные Чертоги. Список был внушительным — пока Конан бормотал устрашающие имена, Эгиль, Ройл и Торкиль опорожнили последнюю флягу. Один лишь Иллиах, удостоившийся некогда рассказов Конана о его легендарных похождениях, цокал языком, слыша знакомые прозвища героев жутковатых саг о деяниях короля-варвара. Наконец поток леденящего душу перечисления прервался, и Иллиах прошептал:

— Все они пронесутся во время Гибели Мира над землей, в свите Дикого Охотника, под визг валькирий и вой Гарма, выходящего из Бездны…

— Избави Митра наш мир от такого будущего, — вполголоса буркнул Ройл, из чего можно заключить, что хитрый боссонец прекрасно все слышал.

— Что ты понимаешь, старый пес, — отмахнулся от него Иллиах, закатив глаза.

Видимо, пред мысленным взором молодого киммерийца в огне и дыму проносилось призрачное воинство Последней Битвы.

— Да, ты прав, Иллиах, сын Крома и пустошей: истинный герой — бессмертен. — Конан вздрогнул, словно приходя в себя от дремы, овладевшей усталым телом.

— Так вот. — Барон поднялся. — К сожалению, дела службы призывают меня, и если Золотой Лев соизволит, беседу мы продолжим после, скажем — вечером. Однако напоследок я скажу, что змееподобный атаман — племянник гирканского волка, а кроме того, ученик Розиля Великолепного. Он часть тех сил, что стоят за заговором. Я беседовал с человеком, который клянется, что был свидетелем того, как в Султанапуре, у могилы Розиля, Хват дал клятву на клинке извести Конана-киммерийца.