Мартин Романо - Всадники бури

Не произнеся ни слова, Конан и Зулгайен спрыгнули на землю, при этом подняв клубы песчаной пыли, и направились за Дарейной. Они шли вдоль прижимавшихся друг к другу скал.

Вскоре молодая ведьма остановилась, повернулась лицом к скале и, беззвучно шевеля губами, взмахнула левым крылом. В тот же миг остановившиеся позади нее Конан и Зулгайен увидели, что в скале, в том самом месте, куда, не отрывая глаз, глядела Дарейна, появилась небольшая трещина. За ней в скале оказалось углубление.

Дарейна решительно влетела внутрь. Мужчины последовали за ней. И только они вошли в пещеру, как проникавший туда солнечный свет начал вдруг меркнуть. Конан и Зулгайен обернулись — вход в пещеру уверенно заволакивало нечто темное.

Когда же солнечные лучи уже не смогли прокрадываться сюда, стало совсем темно. Но темнота властвовала недолго.

Раздался какой-то неясный звук, вроде шелеста, и спустя всего мгновение вспыхнул свет. Это был огонь.

Дарейна, уже успевшая принять человеческий об лик, держала зажженный факел.

— Так будет лучше, — не оборачиваясь к спутникам, сказала она. — В отличие от нас, ведьм, — добавила с многозначительностью, — ведь вы, простые смертные, неспособны хорошо видеть в темноте.

Конан выдавил из себя ехидный смешок.

— И что же сейчас требуется от нас?! — его голос звучал раздражено. — Безудержно восторгаться ведьмовским зрением или, быть может, благодарить тебя за проявленную заботу о нашем удобстве?!

— С тебя будет достаточно просто молчать, — опять-таки не оборачиваясь, ответила Дарейна, и на этот раз ее тон поражал своей невозмутимостью.

Киммериец что-то злобно прорычал — он и сам толком не понял, что именно. Зулгайен поглядел на него с пониманием, но и не без некоторой — в общем-то, доброжелательной — иронии (такой взгляд нередко можно было наблюдать у туранца, и, надо признать, он очень подходил к тонким, безукоризненным чертам его лица).

Дарейна с факелом в руках, как и прежде, шла впереди всех.

Она ступала мягко, неторопливо, и ее стройные красиво, очерченные бедра плавно покачивались.

Мужчины старались держаться близко друг к другу, а от ведьмы их отделяло не больше пяти-шести шагов.

Сначала их путь лежал по длинному узенькому коридору с таким низким потолком, что и киммерийцу, и туранцу приходилось идти, неестественно согнувшись.

И, наверное, именно из-за этого неудобства проход по коридору показался им слишком уж долгим.

Потом спутники спускались по крутой каменной лестнице. Шли по запутанному лабиринту узких мрачных коридоров. То поднимались, то опускались по бесчисленным ступеням ведущих неизвестно куда лестниц — так, что невозможно было определить, где они находились, глубоко в подземелье или же высоко в скале?

В голове у Конана теснились сомнения. Он хотел спросить Дарейну, когда же они наконец придут, где были сейчас (это «сейчас» менялось каждый миг), но… почему-то не мог произнести ни слова.

Будто какая-то неведомая сила, полноправно властвовавшая во мраке здешних помещений, взяла в плен его волю.

Киммериец не мог сделать ничего… ничего, кроме как покорно следовать за молодой ведьмой.

В ушах у него все громче звучал размеренный шум собственных шагов по каменному полу. Он оглушал, сводил с ума, уничтожал. И еще киммерийцу казалось, будто его обволакивала какая-то темная густая дымка. Она бесцеремонно вторгалась внутрь его существа и скрадывала последние эмоции.

Не было уже ни сомнений, ни переживаний. Конан не помнил (или же вообще не знал?!) даже, куда и зачем направлялся. Он просто шел вслед за Дарейной, и время тянулось бесконечно долго…

Нет, это не было похоже на пробуждение, скорее, на мучительное высвобождение из паутины сна. Конан с трудом открыл глаза. Попытался чуть приподнять голову, но не смог. И только негромкое хриплое проклятие сорвалось с его губ.

Киммериец не знал, где он находится и как попал сюда? Вокруг было непроглядно темно. И единственное, в чем Конан сейчас мог быть уверен, это то, что лежал прямо на каменном полу. Его рука медленно поползла в сторону, но находившаяся долгое время в неудобном положении она, как и все тело, онемела, а потому Конан не сразу почувствовал прикосновение пальцев к металлу. И только когда раздалось омерзительное лязганье, он догадался, что потревожил цепь. При этом несколько удивился тому, что сам он не был закован в металл. Впрочем, даже не испытывая плена тяжелых цепей, киммериец не находил в себе сил подняться на ноги.

Постепенно к нему возвращались воспоминания, сначала путанные, скорее походившие на сон, затем мало-помалу становившиеся более связанными между собой, обретавшие смысл.

Конан отчетливо вспомнил, как вместе с Зулгайеном ехал по пустыне. Как внезапно появилась Дарейна. Как она привела их к небольшой группе тесно прижимавшихся друг к другу скал, которые, по ее же словам (и усомниться в них было трудно), окружали замок верховной хранительницы. Как она, Дарейна, при помощи своих ведьмовских сил открыла вход в пещерный коридор. А затем память подводила.

Воспоминания становились все более туманными. Всплывали картины бесконечного перехода по лабиринту узких петляющих коридоров, немыслимого количества лестниц, ступени которых вели то куда-то вверх, то снова вниз. Конан шел за Дарейной, и ему вдруг стало казаться, что свет от факела в ее руках начал постепенно меркнуть.

Киммерийцем завладевало беспокойство, сначала смутное, неясное, потом переросшее в уверенность в том, что должно было случиться что-то страшное и неотвратимое. А уже после того… все как будто бесследно исчезло. Не осталось ни сомнений, ни тревог, только огромная подавляющая все мысли и чувства усталость. Стук шагов сливался со стуком сердца. Внезапно Конан упал (не споткнулся, и не был поражен мучительной болью — просто упал), и в тот же миг со всех сторон на него набросились черные тени.

последним, что запечатлело его угасавшее сознание, было бледное, перекошенное от страха лицо Дарейны. И ее глаза, большие, серые. В них застыло какая-то страдальческая обреченность. Но всего одно неуловимое мгновение — и эти глаза вдруг стали темно-зелеными, с резвящимися злорадными искорками. Они смеялись.

А теперь Конан неподвижно лежал на холодном каменном полу. Вокруг него был мрак. Быть может, уже мрак самой преисподней? Ну, уж нет! Конан был жив. Обессилен, подавлен, возможно, даже лишен рассудка, но жив! Не об этом ли говорило — отчаянно кричало — невыносимое ощущение пустоты в желудке, когда кажется, что не брал ничего в рот уже несколько дней?! Конан снова попытался чуть приподняться, но и в этот раз его старания не увенчались успехом: он не смог даже опереться на локти. От сильного напряжения все его тело охватила дрожь, усилилось чувство голода.